Заххок - Владимир Медведев

– А кто он такой, этот Каюм? О нем разные слухи ходят…

– Говорят, бизнесмен, – презрительно скривился Гадо. – Ещё говорят, вор в законе. Я точно не знаю. Знаю, несколько раз в тюрьме сидел, теперь богатый человек, большое влияние имеет. Ещё я понял, что Зухур перед ним тоже в чем-то виноват, раз помощи у него просить не решается. Ответил ему: «Если даже ваш дядя помочь не может, то я как смогу?» Зухур долго юлил, наконец я заставил его признался: он какое-то дело начал – какое, не сказал, Каюм деньги в долг дал, дело прогорело, деньги пропали, а Каюм долг не простит даже родному племяннику. Что теперь делать? Я посоветовал: «Вам уехать из Таджикистана надо». Зухур принялся на жалость бить: «Куда я поеду? Без денег, без связей только улицы подметать или кирпичи на стройке носить… Уеду, дядя Каюм ещё больше рассердится. Он такой человек, его люди всюду меня найдут. Я от тебя, Гадо, других слов ожидал, за хорошим советом как к младшему брату приехал. Ты очень умный, из любого трудного положения сумеешь найти выход». Когда змее хвост прижмут, она как голубь ворковать начинает. Зухур всю жизнь презрение мне выказывал. В детстве, когда я маленький был, колотил меня, обижал. За то ненавидел, что я умнее, способней…

Гадо вознаградил себя за страдания в детстве, плеснув водки в пиалы:

– Ну, давайте! За все хорошее… Я тогда Зухуру старых обид вспоминать не стал. Зачем? Будет ещё время отплатить, а я сразу вычислил, как можно его положение использовать, через него на Каюма выйти и большое дело сделать. Мне Зухур послужил ключом к сейфу, в котором воровские сбережения лежат. Я сказал: «Не беспокойтесь, я знаю способ и долг отдать, и даже доход получить. Надо в Курган-Тюбе ехать, к вашему дяде». Зухур испугался, огорчился: «У меня надежда была, что ты что-нибудь путное придумаешь». Я ему свой замысел рассказал, как можно большое пастбище в наших горах использовать. Зухур сначала обрадовался, но, подумав, загрустил: «Сложное дело, я один справиться не сумею». Я сказал: «Поеду с вами, во всем вам помогу. Вам останется только дядю убедить, что от него никаких затрат не потребуется. Он ничем не рискует – ни копейкой денег, а свой долг получит и даже прибыль. Вы его лишь об одном попросите – пусть поговорит с Сангаком, чтобы разрешил взять с мелькомбината немного муки и сахара…»

Я смотрел на Гадо во все глаза. Вот кто, выходит, заварил кашу! Мышка рыжая, тихоня, а самим Сангаком манипулировал.

– И вы были уверены, что Сангак разрешит?

Маска мышонка на миг сдвинулась, и из-под неё на меня глянула зверушка совсем уж непонятной, но явно опасной породы:

– Представьте, что хотите разбить большой камень. Сколько ни стараешься – молот отскакивает, а камень цел. Год будешь трудиться, ничего не получится. Но если правильную точку найдёшь, один удар – на куски разлетится. Знать надо, куда бить…

Как хотелось бы мне знать, в какой болевой центр он долбанул Сангака! Но спрашивать не стал. Не расскажет.

– Повёз я Зухура в Курган, – продолжал Гадо. – Он трусил, боялся встречи с Каюмом, дрожал от волнения, но я научил, что и как говорить. Ушёл… Часа три или четыре его не было. Вернулся от своего дяди-вора измученный, встрёпанный, но счастливый: «Поможет». Спасибо мне, конечно, не сказал. Напыжился: «Так-то, Гадо! Вот каких родичей надо иметь». Он постоянно случай искал, чтоб меня унизить. Завидовал, хотел доказать, что сам выход нашёл. Вы свидетель, как он меня на людях обижает…

Молча изображаю на лице нейтральное сочувствие. Азы профессии…

– Другого не знаете – как Зухур со мной наедине разговаривает, когда рядом людей нет. Вежливый, ласковый: «Гадо, дорогой, не обижайся. Поневоле приходится – у горцев традиции дикие, а мне надо авторитет поддерживать». Боится, кто-нибудь догадается, что это я решения принимаю, а он всего лишь перед народом мои распоряжения повторяет.

– Но вам-то в том какой прок?

– Чтоб люди были уверены, что Зухуршо главный.

Каюсь, у меня вырвалось совершенно непрофессионально:

– Зачем?!

– Многие в кишлаке недовольны, – сказал Гадо. – Отца будут корить: «Твой сын народ разоряет», перестанут уважение оказывать.

К этому моменту водки в бутылке осталось на два глотка. Гадо вылил её в свою пиалу, выпил, встал с подушек и вышел из комнаты.

Какие-то очень уж нелестные для меня аналогии навевал этот уход. Во всяком случае, я уверен, что он не добивался моего уважения или признания и не вербовал союзника. Возможно, просто хотел на время расправить свою скомканную личность перед чужим, посторонним человеком, который никому не расскажет и скоро уедет.

А я был намерен уехать как можно скорее. До меня наконец-то дошло, что происходит в действительности. Даврона я отыскал во дворе школы, окончательно обретшей облик казармы. По баскетбольной площадке вразнобой маршировал десяток-другой деревенских новобранцев в цветных куртках и полосатых халатах. На гимнастическом бревне сохли выстиранные хэбэ. Груда школьных парт, составленных у стены, за минувшие дни заметно понизилась.

Даврон на плацу жучил качка в бронежилете:

– Слушай, ты, урка, Гург тебе не указ. В отряде один командир – я. И ты будешь мне подчиняться.

Качок нагло лыбился, но молчал.

– Понял?

– Хай, командир, базара нет.

– Свободен.

Качок враскачку удалился.

– Броник сними! Кур напугаешь, нестись перестанут, – крикнул Даврон вслед. Повернулся ко мне: – Тебе чего?

Держался он по-прежнему отстранённо.

– Я выяснил кое-что… – начал я.

– Ну и?

– Ты знал про мак? С самого начала знал?

Даврон мрачно:

– Не лезь в здешние дела. Тебя они не касаются.

– Чрезвычайно даже касаются. Ежу понятно, куда пойдёт эта дрянь. В Россию.

– Прикажи Зухуру не выращивать, – предложил Даврон насмешливо.

– А ты что же?! Примешь участие?

Взгляд его не стал теплее, но лёд словно бы треснул. Не сомневаюсь, что Даврон испытывал мощный внутренний конфликт, и, насколько понимаю, он – законченный интроверт. Никогда и ни с кем не делится переживаниями. Почему он внезапно приоткрылся, начал оправдываться? Сработал эффект случайного попутчика? Вряд ли. Вероятно, я случайно произнёс кодовое слово, открывшее замок. Может, подействовало не слово, а интонация или бог знает что ещё. Впрочем, это лишь догадки.

– Я Сангаку обещание дал, – сказал Даврон. – В тот день, когда с тобой познакомился, шестнадцатого марта. Он вызвал, вхожу к нему, он говорит: «Садись». Раз предлагает сесть, разговор важный. Сангак говорит: «Даврон, надо одно дело сделать. Кроме тебя, послать некого. Это моя личная просьба. Нужно человеку помочь. Он продукты на Дарваз доставляет, возьми своих ребят, поедешь с ним, будешь караван охранять. Останешься, присмотришь, чтоб ему не мешали работать. Чтоб спокойно было и чтоб чужие не лезли. С человеком личная охрана поедет, за ней тоже присмотри. Я на тебя надеюсь». – «Ладно, всё сделаю, – обещаю. – Не беспокойтесь. Слово даю, не подведу». – «Не подведи, – говорит Сангак. – За этого человека люди просили». – «Лады, – говорю. – И надолго?» «Время придёт, сам тебя отзову».