Остров - Николай Мороз

Оно изменилось, вид его был не тот, что прежде, что еще полчаса назад, когда я видел его в последний раз. По воде точно провели границу, настоящую, ощутимую, видимую реально – полосу мутно-серого цвета, выпуклую, точно искусственная неровность на дороге, что заставляет машины сбрасывать скорость. Эта полоса была еще заметна за кормой, она чуть вспучилась над морем и тянулась в обе стороны, сколько хватало глаз. Однако «Изольда» шла в прежнем темпе, только вода стала другой, прозрачной и неподвижной, бригантина скользила по ней, точно по стеклу, при этом совершенно бесшумно. И дно было близко, очень близко, на него падала тень нашего корабля.

Дно было неровным, как мне показалось, каменистым, неприятного черно-серого цвета. Камень точно присыпали золой или толченым углем, и эта взвесь еще не успокоилась, пересыпалась словно сама собой или в такт глубинному течению, и у меня появилось чувство, что земля внизу шевелится. Но это было еще полбеды – дно здесь населяли отвратительные твари, белые трубчатые черви с красными щупальцами и гигантские, до полуметра длиной, моллюски с полосатыми раковинами. Существ тут было столько, что местами они скрывали под собой дно, кишели на нем, переползали с места на место и жрали друг друга. Я сам видел, как огромная раковина стремительно распахнула створки и тут же захлопнулась, затянув в себя десяток, не меньше, красно-белых червей, и принялась быстро всасывать их внутрь, насыщаясь. Бежать червям было некуда, они сидели, будто приклеенные концами своих трубок к выступам на дне, и могли только спрятаться внутрь своего полупрозрачного жилища или ждать, когда моллюск нажрется до отвала.

– Мы станем этим после смерти, – я едва не вздрогнул, услышав это, повернулся и увидел рядом с собой одного из матросов, как мне показалось, того, с кем говорил Сильвер. Ростом чуть ниже меня, лысый и плотный, он широко раскрыл карие глаза и не отводил взгляда от моря, и говорил, не обращая на меня внимания:

– Ада теперь нет, рая тоже, есть только море, и скоро мы все окажемся там. Кто червем, кто крабом, кто медузой. Тебе что нравится? – Он толкнул меня локтем в бок и улыбнулся с таким видом, что мне захотелось отойти от него подальше и уж точно не принимать участия в разговоре. От его слов веяло безнадежностью и готовностью встретить самый ужасный конец, сродни тому, что показывают в триллерах. Мне показалось, что наши часы уже сочтены, что «Изольда» никогда не вынесет нас отсюда, что я никогда не увижу берег, Бристоль и что Тереза не узнает, где и как расстался с жизнью ее сын.

– Лично я бы предпочел крабом, – продолжал развивать тему матрос, – им хорошо живется, у них есть крепкий панцирь и вокруг всегда полно жратвы. Они лопают падаль, а этого добра в море навалом, хватает на всех…

– А я бы медузой, – подхватил кто-то сбоку, но я не видел говорящего и даже не собирался смотреть на него – дно под «Изольдой» притягивало взгляд. Кишащие внизу твари вызывали тошноту и отвращение, выступы поднялись тут к поверхности воды, и черви шевелились под ней, вытянув свои щупальца, точно пытались схватить бригантину подобно гигантскому спруту, о котором я наслушался рассказов еще в нашем с матерью трактире.

Я отошел от борта и отправился искать доктора и Тэйлора, заслышал издалека голос Смита и подошел к противоположному борту. Рыба никуда не делась, она скользила в толще воды уверенно и быстро, огибала корявые каменистые выступы на дне, лавировала между ними, как в лесу. Доктор и Тэйлор смотрели на дно, на их лицах читалось отвращение, смешанное с удивлением, а Смит стоял чуть поодаль и говорил, как ему казалось, негромко, но любой матрос, если бы подошел поближе, мог легко разобрать его слова:

– Я буду говорить откровенно, даже рискуя поссориться с вами. Мне не нравится эта экспедиция, мне не нравится это место, мне не нравится то, что происходит… Я чувствую себя овцой, которую ведут на бойню, и ведет эта… сушеная треска.

– Это селедка, – рассеяно отозвался доктор, не глядя на капитана. Лесли тоже не нравилось происходящее, как и Тэйлору, оба старались не показывать вида, но капитан этого не замечал или делал вид, что не замечает.

– Мне было поручено вести судно, куда пожелает хозяин, – при этом Смит сделал легкий поклон в сторону Тэйлора, – и при этом мне не называли цели путешествия. Отлично, я ни о чем не расспрашивал. Но вскоре убедился, что вы и сами толком не знаете, куда вас приведет этот ваш компас. Вы ведете нас на погибель, вы видели границу, что мы только пересекли, и знаете, что говорят об этом в порту. Это их территория, нам тут не место…

– Заткнитесь, Смит, сделайте одолжение, – оборвал капитана Тэйлор, что было довольно невежливо с его стороны, – мало ли что говорят в порту, а вы собираете все сплетни, как баба, ей-богу… Если боитесь – так и скажите, на берегу я дам вам расчет, и вы можете искать себе место на другом корабле, но на рекомендации не рассчитывайте.

Капитана точно в живот ударили, он набычился, опустил голову, лицо его покраснело, а лоб покрылся испариной, но, возможно, виной тому была мелкая морось, что посыпалась с неба. Он глубоко вдохнул и полным достоинства голосом сказал в спину Тэйлору:

– Как вам будет угодно. Но я считаю своим долгом предупредить вас: мне кажется, вы недооцениваете трудности дела, за которое взялись. И я скажу вам, что я думаю об этом: вам предстоит борьба не на жизнь, а на смерть.

– Вы совершенно правы, – ответил доктор. – Мы сильно рискуем. Но вы ошибаетесь, полагая, что мы не отдаем себе отчета в опасностях, которые нам предстоят… А это что? Тэйлор, ты видишь? Смит, а вы?

Лесли лег животом на брус, что шел вдоль борта, вытянулся, придерживаясь руками за край, и пристально смотрел вперед. Тэйлор проворчал что-то вроде «что там такое?..» и тоже умолк, он повернулся в ту же сторону, что и брат. Смит молчал, смотрел поверх голов хозяев в море и безмолвствовал. И только я один ничего не понимал.

«Изольду» немного развернуло вбок – рыба взяла правее, справа по борту показались гигантские каменные выступы, торчащие над морем, и на верхушке одного горел огонь. Яркое живое пламя сразу приковало к себе всеобщее внимание, матросы моментально оказались неподалеку от нас и перешептывались, посматривая то на братьев, то на огонь, горевший посреди моря.

Бригантина приближалась к выступу над водой, и стало заметно, что огонь неподвижен, он не шевелится, не рвется вверх и в стороны, как обычное пламя, оно точно застыло, приняв форму воронки или конуса. При этом острый конец упирался в камень, а широкий торчал над водой и светился ровным и ярким светом, как маяк. «Изольда» почти поравнялась с ним, неслышно двигалась над кашей из живых, копошащихся на дне существ, и было тихо, очень тихо, я слышал, как обиженно сопит капитан, как шуршит куртка врача – Лесли так и лежал животом на брусе, щурился и всматривался в нечто, венчавшее каменную корягу. Потом он откинулся назад, посмотрел на Тэйлора, на меня, и в глазах доктора я увидел восторг, что того и гляди перейдет в эйфорию.

– Это «обратка», – тихо сказал доктор, – чтоб мне провалиться, это она. «Обратка», черт ее дери, я видел такое один раз, хотел купить…