Правда, которую мы сжигаем - Джей Монти

он возвращается ко мне в рот, проникая внутрь меня глубже, чем я думал. Моя голова, прижатая к двери, дает ему щит, в который он может врезаться, так что его толчки становятся сильнее, и мне некуда отступать.

Я двигаю головой взад-вперед, пока его стержень душит меня, прижимая язык так, что он массирует нижнюю часть его члена, лаская вздувшуюся вену каждый раз, когда я заставляю себя опуститься.

Это хаотическая эйфория. Болезненный экстаз, который заставляет усомниться в своем здравомыслии.

Мое зрение затуманено светодиодами от его лицевого покрытия, слезы затуманивают его, пока он продолжает находить удовольствие. Полностью игнорируя боль в горле и челюсти, мое тело умоляет меня сделать хотя бы перерыв.

С ним всегда так бывает. Он давит, давит, давит, пока я не перестаю функционировать. Перерывов нет. С ним нелегко.

Каждый раз он доводит меня до полной грани непостижимого удовольствия.

Я хочу это.

Я хочу, чтобы он чувствовал себя хорошо, так что, если мы этого не сделаем, может быть, он подумает об этом, пока он в душе, поглаживая свой член к изображению моего лица, когда он трахал меня в рот в этой туалетной кабинке.

Я хочу эту боль.

Зная, что в грядущие дни я буду помнить об этом.

Я буду думать о боли, и мои бедра станут скользкими от жара, потому что мы помним то, что причиняло нам боль.

Количество стонов и стонов, исходящих из него, достаточно, чтобы заставить меня пройти через боль. Я давлюсь и отплевываюсь вокруг него, мое горло сжимается, когда я кладу руку на его живот. Я чувствую, как его желудок сжимается, его яростные толчки становятся небрежными и неконтролируемыми.

Другая моя скользкая рука обхватывает его яйца, вызывая у него шипение, когда он втягивает воздух сквозь скрежещущие зубы.

— Бля, детка.

С моим именем на губах он глубоко проникает мне в рот, выплескивая свою порцию в горло. Я жадно сглатываю, сосу, пока он не закончит со мной. Я чувствую, как его ноги слегка трясутся, когда он держит меня за затылок.

Он отстраняется от меня, позволяя мне впервые глубоко вдохнуть с тех пор, как это началось. Я прислоняюсь головой к двери, мои плечи опускаются, когда я расслабляю мышцы челюсти.

Я слышу, как он снимает маску с лица, обнажая блестящие глаза, тонкий слой пота на лбу. Он бросает его на пол позади нас, наклоняется и подхватывает меня на руки.

Мое тело естественным образом обвивается вокруг него, прижимая его к себе, а он прижимает меня спиной к двери, удерживая нас там.

— Теперь, когда ты уйдешь, я хочу, чтобы ты поцеловала Истона на прощание, чтобы он попробовал мою сперму, а потом ты собираешься пойти домой и ждать, пока я подкрадусь, чтобы я мог поесть, да?

По спине пробегает озноб, между ног покалывает прохладный жар.

— Я тоже по тебе скучала, — хихикаю я, мой голос хрипит и хрипит.

— Я скучал по тебе. Просто… — тихо шепчет он. — Могу я оставить тебя? — и моя душа разрывается из-за этого.

Я хочу, чтобы он держал меня. Всегда. Остаться здесь, прямо здесь, в этой отвратительной ванной рейв-хауса, потому что это кажется более безопасным, более правильным, чем где-либо еще, где я когда-либо был.

Я не верила, что у кого-то вроде Рука есть мягкая сторона до знакомства с ним. Я всегда думала, что он просто обожженные края и палящие оскорбления. Пока я не увидела, кем он был до того, как это место превратило его во что-то злое.

Он не злой.

Он смеется и улыбается. Он шутит, и его средний балл буквально выше, чем у меня. Он ненавидит дождь, но любит туман, который он оставляет, потому что он напоминает ему дым. Он ненавидит, когда я пишу на внутренней стороне его сигаретных пачек, но я замечаю, как он ухмыляется, когда читает их.

Он человек, который пострадал от мира. И все, что я хочу сделать, это быть причиной, по которой он снова поверит в это. Даже если я не могу сделать, то же самое для себя.

Даже если в конце концов мы не выживем вместе, он должен знать, что заслуживает большего, чем просто страдание.

Он заслуживает счастья.

Он все еще что-то скрывает от меня, что-то в своем прошлом, что заставляет его чувствовать себя проклятым. Я чувствую, что он все еще хранит частички себя в тени. Это мешает ему полностью сдаться мне, но мне все равно.

И, может быть, это то, что так страшно во всем этом.

Что мне все равно, есть ли у меня его секреты.

Я просто хочу его. Он тот, благодаря которому я чувствую себя живой и настоящей.

Он подталкивает меня к жизни такой, какая я есть, а не такой, какой меня хотят видеть другие.

Когда я с ним, это как каждый день знать, что завтра будут петь птицы.

Мои пальцы обхватывают пряди волос у основания его шеи, мягко играя с ними.

— Ты можешь оставить меня, Рук.

Именно в этот момент я понимаю, что сделаю для него все, что угодно. Настолько, что я собираюсь рассказать ему об уговоре, посмотреть, сможет ли он помочь мне, чтобы Роуз не оказалась в такой же ловушке. Все, что он попросит, я сделаю.

Я хочу его. Я хочу быть с ним, и не только еще несколько недель.

И это реальная власть, которую ты можешь иметь над кем-то.

У Истона есть шантаж, который я смогу преодолеть со временем. Это не является постоянным или длительным.

Но любовь — Боже, какая власть над кем-то. Это настоящее падение.

Вот почему я так долго держалась подальше от людей, почему я была злой, держала всех в страхе, чтобы у них никогда не было шанса узнать меня.

Потому что в детстве я дала миру шанс, и он уничтожил меня.

Я пообещала себе, что больше не позволю этому случиться. Я не позволю себе обижаться, доверять кому-то так, как доверяю ему.

Я пообещала себе и нарушила его, потому что теперь я думаю, что влюбилась в дьявола.

— Где Тэтчер?

Я подхожу к столику, спрятанному в углу столовой, и смотрю на Роуз, которая сидит рядом со мной.

— Угощайся, Рози, — говорю я, взъерошивая ее волосы.

Она