Ржавый меч царя Гороха - Андрей Белянин

Я ощущал себя мистером Шерлоком Холмсом, идущим ночью в страшный дом с пёстрой лентой. Правда, со мной была Баба-яга, которая хоть и старушка, а любого доктора Ватсона с его армейским револьвером за пояс заткнёт, отшлёпает и голым в Африку пустит! Хотя чего это я? Ватсон же положительный персонаж, за что его голым в Африку? Втемяшится же такая странная фантазия в голову…

— Никитушка, тсс, не оборачивайся, — еле слышно прошелестела за моей спиной бдительная бабка. — Ты, ежели что, сам беги, обо мне не думай. Я старая, я своё отжила, мне можно и в монастыре до гробовой доски грехи отмаливать.

— Вы это к чему сейчас? — так же тихо, едва ли не одними губами, откликнулся я.

— Марьянка здесь. Углядела я её в одной из послушниц. Однако ж ежели она сама, своей волей, в святую обитель пришла, так настоятельница нипочём её нам не выдаст.

— Понял. Учту.

— Чего учтёшь, соколик? Русским языком тебе говорю: хватай её да беги! А я уж прикрою…

— Чего прикроете? — нарочито громко спросила идущая впереди матушка Феврония.

— Рот прикрою, сквозит, — мрачно, но вежливо ответила Яга. А на меня вдруг снизошло невероятное ощущение покоя и уверенности в себе. Мы справимся. Не знаю как, но справимся и всех победим…

Нас вели полутёмными коридорами во внутренние помещения. Пока шли, я вовсю зыркал по сторонам, пытаясь хотя бы приблизительное запечатлеть место, в которое мы попали. Первое, что удивило, так это отсутствие пожилых или хотя бы возрастных женщин-монашек. По идее, как мне казалось, именно они и составляют основную массу обитательниц подобных заведений.

Я уже был в курсе, что юные красотки, толпой идущие в монастырь замаливать первые грехи, это миф и сказка. В божьи прибежища, как правило, попадают люди старые, о которых некому позаботиться, или те, что всем сердцем чувствуют призвание к монашеской стезе. Ещё бывают такие, кого сдают родственники, но не путайте это с «заботой»! После пострига из монастырских стен выхода нет, они становятся и домом, и тюрьмой…

— Никитка, ты хоть глазами-то бесстыжими так явно по девкам не шарь, — шёпотом осадила меня бабка. — Они тут все христовы невесты, и неча облизываться!

— Я не… — Я сглотнул слюну и поправил челюсть, слегка приспустившуюся при виде очередной грудастой красавицы в чёрном. — А интересно, бельё у них тоже строго определённого цвета, с кружевами и бантиками?.. Тьфу! А куда мы, собственно, следуем, гражданка Феврония… э…

— У нас тут фамилий нет. Все под Единым Богом ходим, о мирском и не вспоминаем, — скромно ответила мать настоятельница и зачем-то подмигнула Бабе-яге. — Вот до моей кельи тихой дойдём, там, помолясь, и побеседуем.

— Да, собственно, я бы мог опросить вас и прямо здесь. Царевна Марьяна, троюродная сестра нашего государя, находится в вашем монастыре?

— Не ведаю, — без малейшей заминки соврала матушка Феврония. — К нашим воротам многие девицы приходят, для них обитель всегда открыта: и защитим, и успокоим, и за ручку к Богу приведём. А имя нам для этого спрашивать без надобности. Кто как назовётся, так и верим. А уж после пострига вообще новым именем нарекаем…

— То есть чисто гипотетически она может находиться здесь?

— Может не может, она не она, про то только Господу и ведомо. На вечерней службе всех их выставлю, присмотрись, может, какую и выберешь…

Сейчас-то я понимаю, что был обязан арестовать её уже после этих слов, но… Задним умом у нас не только Митя крепок. Конкретно в ту минуту меня просто неприятно царапнула пошловатая двусмысленность фразы, и не более…

— Заходите, бабушка. — Настоятельница открыла тяжёлую дверь, пропуская Ягу в низкую келью с одной скамейкой и узким зарешеченным окошечком. — Подождите нас тут, о душе подумайте, а мы с участковым отдельно потолкуем.

— Ноя не…

К моему удивлению, наша эксперт-криминалистка заткнула меня одним взглядом и скромненько уселась на краешке скамьи.

— Иди, сыскной воевода. Веди следствие по всем правилам, а обо мне не беспокойся, я тут в полной безопасности.

— Ну разумеется — всплеснула полными руками матушка Феврония. — Разве ж с кем в святой обители блаженной Пургении чего плохого случиться может? Хотя, конечно, всяко бывает…

— Что? — нервно поинтересовался я, видя, как она протягивает руку к засову снаружи.

Настоятельница молча кивнула, указывая мне на приоткрытую дверь кельи напротив. Я вытянул шею. Ну что ж, это помещение казалось не в пример богаче прочих: резная мебель, ковры, кресло, даже огромная кровать, и… ни одной иконы. Здесь, как вы понимаете, не насторожился бы только клинический дебил. К каковым меня относить покуда рановато…

— Проходи, садись, участковый, чувствуй себя как дома, — фамильярно ткнула меня пальчиком в бок матушка Феврония и, обернувшись, крикнула: — Эй, там! А ну, быстренько накрыли поляну для нас с сыскным воеводой! Водочки, икорки, а к тому расстегаев с вязигою. Али боярских пельменей с олениною подать?

Поскольку я не сразу собрался с ответом и перетянул чего-то там у Станиславского, то моё молчание было принято как знак безоговорочного согласия. Баба-яга чуточку приподнялась на скамейке, но в тот же момент глухо щёлкнул хорошо смазанный засов, обрекая главу нашего экспертного отдела на прозябание в камере-одиночке.

Я опомнился и твёрдо посмотрел в глаза матушке настоятельнице.

— Зачем вы заперли сотрудницу милиции?

— Намёк поняла, участковый, — с нарочитой фамильярностью подмигнула мне гражданка Феврония. — Мы с тобой рядом, вот в той, соседней, келье, так же запрёмся да и побеседуем.

Она широко распахнула вторую дверь. Я сдержанно кивнул, но пропустил её вперёд. В конце концов, бабка и не из таких передряг выпутывалась, а мне надо получить как можно больше информации об этом странном месте. И «странном» — это ещё самое мягкое определение…

— Может, присядешь, Никита Иванович, али приляжешь сразу? — Хозяйка фривольно села на край широкой кровати, гостеприимно, широким жестом предлагая мне занять оставшуюся площадь.

— Воздержусь.

— Да ты и впрямь с деловой хваткой, не зря про тебя серьёзные люди меж собой разговоры разговаривают. — В келью бесшумно скользнули две молодые монашенки, поставив на столик поднос с зелёным штофом и закусками. — Выпьешь хоть?

— На службе не пью.

— А я, грешница, и на службе, и до службы, и после службы потребляю, — махнула рукой матушка Феврония, сама наливая себе гранёный стакан чистой водки. — Э-э-эх, забористо пошла, проклятущая-а… Уф! Ну что ж, по службе так по службе. Ты ведь сюда не тока за-ради Марьянки заявился, верно?

Я промолчал, но выразительно выгнул бровь. С Митькой это всегда срабатывало, он простодушный, но — о чудо! — настоятельница тоже купилась.

— Значит, верно всё поняла. И бабка твоя милицейская ведь не при делах будет? Опять угадала, — удовлетворённо хмыкнула она, наливая себе второй стакан. — Предупреждал меня Кощеюшка, что рано ли, поздно ли, а делиться придётся… Скока хочешь за крышу милицейскую, сыскной воевода?