Когда вулкан проснулся - Андрей Михайлович Дышев

– Да я охотно вам верю! – поклялся Гера, прикладывая ладонь к сердцу. – Я сам обожаю рыбу, особенно сушенную и под пиво…

– И я тоже обожаю! – торопливо вставил Дикобраз, полагая, что признание в любви к рыбам будет воспринято арабом как смягчающее обстоятельство.

– Но генерал Чеффиндж почему-то считает, что вы террорист! – запальчиво продолжал Гера. – И ему взбрело в голову, что вы проникли на мой самолет для совершения терракта.

Азиз обхватил лысую голову, закачался и запричитал.

– Я кушал в ресторане, – говорил он, маятником раскачиваясь из стороны в сторону. – Чуть-чуть выпил. Увидел девушку. Хотел познакомиться. А это оказался мужчина в платье. Я его стукнул, и меня забрала полиция. А там один нехороший майор сказал, что я работаю на Аль-Каиду. А я не знаю, кто такой Аль-Каида! Я с ним не знаком! Я студент! Я изучаю миграцию…

– Хорошо, хорошо! – перебил его Гера, следом за Дикобразом медленно отползая к пролому в стене. – Я вам верю! Какой же вы террорист! Плюнуть не на что! Я как вас первый раз в отеле увидел, так сразу и подумал, что вы ихтиолог или рыбак, который занимается проблемой миграции ракообразных по дну Ла-Манша…

Азиз, услышав эти слова, протянул свою длинную худую руку, схватил Геру за ворот и, с надеждой глядя ему в глаза, произнес:

– Вот, правильно говоришь! Ты хорошо говоришь. Так и скажешь с телевизора. А то мне никто не верит. А я хочу домой, в Лайлу! Я хочу к маме! У меня мама совсем старенькая! Она если станет волноваться, может много посуды побить, много мебели поломать!

– Лучше вы как-нибудь без меня! – натянуто улыбаясь, ответил Гера и попытался оторвать руку Азиза от своего воротника.

– Без тебя нельзя, – покачал лысой головой Азиз. – Этот генерал сказал, что я мертвый. И теперь ему все верят. А если я скажу, что это я, Абдул Азиз, то все станут смеяться и говорить: как же ты можешь говорить, что ты Азиз, если ты мертвый? А если ты скажешь, что я живой, то тебе поверят.

– Видите ли, – ответил Гера, отрывая руку араба от своего ворота вместе с куском ткани. – Про меня генерал тоже сказал, что я мертвый. И если я приду на телестудию живым, он очень постарается, чтобы сделать меня по-настоящему мертвым. Он на моем самолете генеральские погоны себе заработал! И вы думаете, ему хочется отдавать их обратно?

Дикобраз, напоминая старую и ленивую жабу, плавными движениями переставлял конечности и подползал все ближе к пролому. Азиз внушал ему мистический ужас, и Дикобраз предпочел бы оказаться во власти своего бывшего хозяина, чем смотреть на черную бороду, ослепительно-белые зубы и острый кинжал. И потому он намеревался вырваться из вагончика любой ценой.

Но, судя по всему, Азиз вовсе не имел никаких претензий к Дикобразу. Он либо вообще забыл о его существовании, либо не придавал значения его настырному перемещению к дыре в стене. Не продолжая дискуссию о живых и мертвых, он обречено вздохнул и приставил острие кинжала к горлу Геры.

– Тогда я отрежу тебе голову, – безрадостно пообещал он. – И все скажут: прав был генерал, что назвал Азиза террористом, потому что Азиз отрезал мирному гражданину голову. Но зато все увидят, что я живой, и моя мама не будет очень волноваться.

Ничуть не сомневаясь в том, что ихтиолог из знойной Лайлы ради спокойствия своей мамы одним махом отколбасит ему голову, Гера решил незамедлительно последовать примеру Дикобраза. Тот уже находился настолько близко от дыры, что начал жадно втягивать ноздрями воздух свободы. Подтянув колени к животу, Гера с силой распрямил ноги, нацелив каблуки ботинок в грудь Азизу. Удар отбросил долговязое тело вместе с кинжалом к радиостанции.

Восприняв полет араба как сигнал к бегству, Дикобраз со скоростью кабана, удирающего от мясников, на четвереньках ринулся в пролом. Голова и плечи проскользнули через него столь же легко, как глоток виски через горло, но вот задняя часть тела застряла. Острые края фанеры, словно зубы хищника, крепко впились в округлые бедра Дикобраза. Беглец, уже окунувшийся в свободу своей колючей головой, готов был приуныть, но тут Гера изящным ударом ноги вытолкнул его зад наружу, а затем выпрыгнул сам.

Вскочив на ноги, они что есть мочи побежали вон с проклятой базы. Стая собак с громким радостным лаем устремилась за ними, нацелив зубы в мельтешащие лодыжки. Подгоняемые четвероногими друзьями, Гера и Дикобраз выбежали с территории базы, пулей пронеслись мимо ночлежки и, поднимая клубы пыли, устремились в сторону курортного поселка, белоснежные отели которого издали напоминали яхты и корабли.

Глава двадцать вторая

Методика олимпийских тренировок

– Где он?! Дайте мне его!! – кричал Дикобраз, топая короткими ножками и нанося удары мягкими, как пирожки, кулаками по воздуху. Он представлял перед собой Макса и храбро сражался с ним. – Какой негодяйский человек! Он толкнул меня на преступление! Он меня обманул! Если встречу, я оторву ему голову! Я так закручу ему уши, что винторогие бараны примут его за своего!

Гера сидел в тени на каменных ступеньках древней часовни, построенной, наверное, еще конквистадорами, и смотрел на проезжающие мимо машины. Тащиться пешком к причалу под полуденным солнцем было невыносимо, а везти бесплатно двух подозрительных типов в мятых и рваных рубашках водители машин не хотели. Вот уже полчаса Дикобраз тщетно размахивал руками, то голосуя, то дерясь с виртуальным Максом, а Гера сидел на исторических ступеньках и голодными глазами смотрел на бесконечный поток праздных людей, которые пили пиво и кока-колу, жевали гамбургеры, бутерброды с рыбой, пиццу и хот-доги. Несмотря на то, что почти у каждого на груди болтался фотоаппарат, никто не обращал внимания на старую испанскую часовню. А если кто и бросал взгляд на культурный объект, то немедленно отводил его.

«Они принимают меня за бомжа, – с безразличием подумал Гера, глядя на свои пыльные ботинки, некогда чистые салатовые брюки и рваную футболку. – И потому боятся встретиться со мной взглядом, чтобы не испортить себе настроения».

Радикальное изменение классовой и социальной принадлежности, тем не менее, не слишком тяготило Геру. Если бы не чувство голода и Дикобраз, словно придурок размахивающий руками, он бы даже получил удовольствие от удивительного ощущения свободы, неизведанного раньше. Сейчас Гера мог позволить себе то, чего не позволил бы еще несколько дней назад. Он не стыдился своей одежды, небритости и голодных глаз. Он запросто мог сесть и даже лечь на тротуар, заставив туристов обходить себя. Он