Безвинная - Гейл Кэрриджер

Алексия ужасно устала от этих игр. Она одарила немца взглядом горгоны Медузы, давая понять, что следующий, кто хотя бы намекнет на ее супружескую неверность, испытает на себе худшее из того, на что способен ее парасоль. Надежда на понимание, которого следовало ожидать, если этот ученый действительно что-то знает, угасла, и ответ прозвучал холодно и зло:

— Может, вы все же допустите, что я говорю правду, и мы оставим вас теоретизировать по этому поводу, а сами наконец удалимся отдыхать?

— Конечно, конечно! Вы же беременны; вам непременно нужно спать. Только представить себе: запредельная, беременная от сверхъестественного! Я должен изучить материалы. Пытался ли кто-нибудь проделать такое прежде? Тамплиерам и в голову никогда не приходило скрещивать оборотня с бездушной. Одна только мысль об этом… Та, невероятно! В конце концов, с научной точки зрения, вы — полные противоположности, несущие друг другу смерть. Поскольку самки обоих видов редки, это может объяснить отсутствие документальных подтверждений. Но если вы говорите правду, то какое же это чудо, какая сказочная мерзость!

Алексия громко откашлялась, положив одну руку на живот, а другую на парасоль. Она сама могла называть это дитя «неудобством», могла временами даже ненавидеть его, но не этому коротышке-немцу с дурным вкусом в выборе домашних животных называть его мерзостью!

— Прошу прощения!..

Мадам Лефу уловила в голосе Алексии зловещие нотки, вскочила и, схватив подругу за руку, попыталась утащить ее из комнаты.

Господин Ланге-Вильсдорф выхватил блокнот и, не обращая внимания на гнев запредельной, что-то застрочил, то и дело бормоча себе под нос.

— Мы сами найдем комнаты для гостей, хорошо? — предложила француженка, перекрывая сердитое ворчание Алексии.

Господин Ланге-Вильсдорф пренебрежительно отмахнулся ручкой-стилографом, не отрываясь от своего занятия.

Леди Маккон вновь обрела голос:

— Можно, я просто стукну его разок? Легонько так, по голове? Он навряд ли и заметит.

Флут приподнял бровь и подхватил свою хозяйку под локоть, чтобы помочь мадам Лефу вывести ее из комнаты.

— Пора в постель, мадам.

— Ну хорошо, — уступила Алексия, — если вы настаиваете… — она посмотрела на мадам изобретательницу. — Надеюсь, вы не заблуждаетесь насчет феноменальных познаний этого… экземпляра.

— О… — вновь появились ямочки. — Думаю, он вас еще удивит.

— Например, угостит зеленой жабой с тостами?

— Возможно, он сумеет доказать, что вы правы. Что лорд Маккон — отец вашего ребенка.

— Это единственное, что могло бы его как-то оправдать. «Женская особь», вы подумайте! Звучит так, будто он собирается вскрыть меня ланцетом.

Когда наутро Алексия наконец спустилась к завтраку, только что миновал полдень и утро, собственно, уже закончилось. Мадам Лефу с Флутом сидели за маленьким обеденным столом, и немецкий ученый вместе с ними. Последний был целиком погружен в какие-то записи — что за безобразное поведение за столом! Немец прямо-таки дрожал от возбуждения, почти как его пес-метелка.

Теперь, днем, и немец, и его животное выглядели чуть более подобающе. Алексия даже немного удивилась. Она почти ожидала снова увидеть господина Ланге-Вильсдорфа в полосатой ночной рубашке, однако тот принял вполне респектабельный вид, нарядившись в твидовый пиджак и коричневые брюки. Галстука, к видимому разочарованию Флута, на немце не было. Однако Алексию это, пожалуй, не очень шокировало. В конце концов, от иностранцев, у которых галстуки и шейные платки вызывают подозрение, поскольку затрудняют распознавание трутней, можно ожидать некоторой эксцентричности в одежде. Пош тоже облачился в твид: на шее у него была завязана пышным узлом длинная твидовая лента. Ага, подумала Алексия, вот и галстук! Животное предсказуемо встретило появление леди Маккон залпом бешеного лая.

Алексия уселась за стол, не дожидаясь приглашения хозяина, и, поскольку тот не обращал на нее никакого внимания, стала накладывать себе еду. Сегодня «маленькое неудобство» против еды ничего не имело. Вот треклятое создание — само не знает, чего хочет! Мадам Лефу приветствовала Алексию ласковой улыбкой, а Флут легким кивком.

— Сэр, — обратилась леди Маккон к хозяину.

— Добрый день, женская особь, — маленький немец не поднял глаз от раскрытой книги и блокнота, в который как раз записывал какую-то сложную формулу.

Алексия нахмурилась.

Что ни говори о господине Ланге-Вильсдорфе (а после его слов про «мерзость» Алексия, безусловно, хотела бы высказаться в крайне негативном ключе), стол у него оказался вполне приличным. Предложенный обед оказался хоть и легким, но вкусным: жареные сезонные овощи, холодная домашняя птица, хлеб — мягкий, но с хрустящей корочкой — и всевозможные булочки из слоеного теста. Алексия извлекла из своего дипломатического чемоданчика немного драгоценного чая, подаренного Айви и пережившего путешествие намного лучше, чем всё остальное, считая и ее спутников. Кроме того, после минутного размышления она на всякий случай переложила в кошелек немного денег, частично опустошив один из потайных кармашков парасоля, а потом приступила к чаепитию. К счастью, молоко оставалось универсальным продуктом для всех культур, и чай с ним вышел таким же восхитительным, как в Англии. Это вызвало у Алексии настолько острый приступ тоски по дому, что после первого глотка она несколько минут сидела молча.

Мадам Лефу заметила необычную для подруги неразговорчивость и мягко положила ей руку на плечо со словами:

— Вы хорошо себя чувствуете, моя дорогая?

Алексия слегка вздрогнула, чувствуя, как на глаза наворачиваются совершенно неуместные слезы. В ее-то годы! Казалось, очень много времени прошло с тех пор, как кто-то дотрагивался до нее с искренней теплотой. В доме Лунтвиллов все нежности сводились к воздушным поцелуям и поглаживаниям кончиками пальцев по голове, да и то в раннем детстве. И когда в ее жизнь вошел Коналл, она стала привыкать к физической близости. Муж наслаждался этой близостью безмерно и готов был предаваться ей при любой возможности. Мадам Лефу подобной напористостью не отличалась, но она была француженкой и, очевидно, считала, что словесное утешение непременно должно сопровождаться успокаивающей лаской. Алексия прильнула к ней. Лежащая на плече рука была маленькой, мозолистой, и пахло от мадам Лефу не полевыми травами, а ванилью и машинным маслом, но что ж — богатому как хочется, бедному как можется.

— Да пустяки. Просто напомнило о доме, — Алексия отпила еще один глоток чая.

Хозяин дома взглянул на нее с любопытством.

— Он плохо с вами обращался? Ваш муж-оборотень.

— В общем, нет, — уклончиво ответила Алексия. У нее не было привычки обсуждать личные дела с малознакомыми немцами.

— Оборотни, та. Трудные создания. Всё, что остается у них от души, — склонность к насилию и эмоциональность. Чудо, что вам, англичанам, удалось интегрировать их в общество.