Безвинная - Гейл Кэрриджер

Ницца оказалась меньше Парижа, и в ней сразу чувствовался беззаботный дух приморского города. Однако мадам Лефу мрачно намекнула, что «итальянские волнения» десятилетней давности всё еще дают себя знать — хоть и скрыто, но неослабно, и это неутешительное обстоятельство придает атмосфере города оттенок тревоги, пусть чужестранцы и не всегда способны его уловить.

— Подумать только! Кто-то пытается утверждать, что Ницца — это Италия. Ха! — мадам Лефу пренебрежительно махнула рукой и посмотрела на Алексию так, будто подозревала ее в готовности отстаивать это порочное мнение. Следовало бы разубедить подругу. Но с ходу в голову не пришло ничего лучше, чем: «Наверняка в этом городе даже макарон приличных не найдешь».

Мадам Лефу прибавила шагу. Обойдя кучу валяющегося прямо на дороге тряпья, она увлекла беглецов за собой в темный переулок.

— Надеюсь, орнитоптер в целости и сохранности простоит там, где мы его бросили, пока не понадобится кому-то из вас, — леди Маккон попыталась сменить тему. Она шла за изобретательницей, приподняв юбки, чтобы избежать соприкосновения с кучей хлама подолом. Никакого смысла в таких предосторожностях уже не было, но привычка брала свое.

— Вероятно. Порох израсходован, и почти никто, кроме меня и Гюстава, не умеет управлять этим аппаратом. Я напишу ему и укажу место приземления. Да, прошу прощения за неудачную посадку.

— Вы хотите сказать — за неудавшуюся аварию?

— По крайней мере, мы сели на мягкую землю.

— Да, в утиных прудах обычно мягко. Вы хоть понимаете, что орнитоптер связан с птицами только названием? Это не повод обращаться с ним как с птицей.

— По крайней мере, он не взорвался.

Алексия остановилась.

— А, так он еще и взорваться мог? — Мадам Лефу пожала плечами — типично французская реакция, вызывающая раздражение. — Что ж, я думаю, ваш орнитоптер заслужил право носить собственное имя.

— Вот как? — переспросила изобретательница со смиренным видом.

— Да. «Грязная утка».

— Лё канар буэ? Очень забавно.

Флут тихонько фыркнул. Алексия сердито покосилась на него. Он-то как ухитрился нисколько не испачкаться?

Мадам Лефу привела их к маленькой двери, которая, по всей видимости, когда-то была окрашена в синий, затем в желтый, а позже в зеленый цвет — эта история горделиво отображалась в пятнах облупившейся краски. Француженка постучала — сначала тихонько, потом все громче и громче и, наконец, принялась лупить бедную дверь изо всех сил.

В ответ на этот шум где-то внутри зашлась в нескончаемом припадке истеричного лая собака какой-то карликовой породы.

Флут кивком головы указал на дверную ручку. Алексия внимательно вгляделась в нее в мерцающем свете факелов (очевидно, до газовых фонарей прогресс в Ницце еще не дошел). Ручка была медная и довольно простая на вид, если не считать того, что на ней был выгравирован едва различимый, почти стертый сотнями рук знак — крошечный кругленький осьминожек.

После долгого стука и лая дверь осторожно приоткрылась, и в ней показался маленький юркий человечек в ночной рубашке в красную и белую полоску и таком же колпаке, с полусонным, полуиспуганным лицом. У его голых лодыжек возбужденно скакала какая-то метелка на четырех ножках. Алексию, после ее недавнего опыта общения с французами, очень удивило, что у мужчины не было усов. Вот у метелки они были. Может, в Ницце усы больше в обычае у собак?

Однако удивление леди Маккон испарилось, когда человечек заговорил не по-французски, а по-немецки.

Увидев после своей отрывистой фразы недоумевающее выражение на всех трех лицах, он пригляделся к одежде гостей, к их манере держаться и проговорил по-английски, хотя и с сильным акцентом:

— Та?

Метелка выскочила через приоткрытую дверь, бросилась на мадам Лефу и вцепилась ей в штанину. Алексия могла лишь недоумевать, чем сумели так оскорбить это животное превосходные шерстяные брюки изобретательницы.

— Месье Ланге-Вильсдорф? — мадам Лефу пыталась деликатно стряхнуть собачонку.

— А кто желает его видеть?

— Я Лефу. Мы переписывались несколько месяцев. Мистер Алгонкин Шримпдитл рекомендовал мне встретиться с вами.

— Я думал, что вы… э-э-э… принадлежите к женскому полу? — джентльмен подозрительно покосился на мадам Лефу.

Мадам Лефу подмигнула ему и сняла цилиндр.

— Так и есть.

— Пош, брысь! — прикрикнул немец на крошечную собачонку.

— Месье Ланге-Вильсдорф, — пояснила мадам Лефу Алексии и Флуту, — довольно известный специалист в области биологического анализа. У него имеются некоторые специфические познания, которые могут представлять большой интерес для вас, Алексия.

Немец приоткрыл дверь и вытянул шею, стараясь разглядеть за спиной мадам Лефу дрожащую от холода Алексию.

— Алексия? — он пристально вгляделся в ее лицо в слабом свете уличного фонаря. — Неужели та самая Алексия Таработти, женская особь?..

— А это хорошо или плохо? — леди Маккон, которая носила это имя в девичестве (и подумывала вернуться к нему), несколько пугала перспектива вести долгие беседы с мужчиной, одетым во фланелевую ночную рубашку в красно-белую полоску, стоя на пороге холодной ночной порой.

Изобретательница торжественно произнесла:

— Да, та самая Алексия Таработти.

— Не верю своим глазам! Женская особь — у дверей моего дома? Это правда? — человечек распахнул дверь настежь, выбежал наружу, проскочил мимо мадам Лефу и, с жаром схватив Алексию за руку, восторженно затряс ее в знак приветствия, как это принято у американцев. Собака, почуяв новую угрозу, выпустила штанину мадам Лефу и затявкала на леди Маккон.

Та, не очень понимая, стоит ли радоваться, когда тебя называют особью и смотрят почти что с алчностью, ухватила поудобнее парасоль свободной рукой.

— На вашем месте я не стала бы пробовать, мохнатый джентльмен, — сказала она псу. — С моих юбок на сегодня хватит.

Четвероногая метелка, видимо, передумала нападать и принялась скакать вверх-вниз на одном месте. Все четыре лапы у нее при этом оставались странно прямыми.

— Входите же, входите! Величайшее чудо века — здесь, у меня на пороге! Это просто — как это говорится? — фантастично, да, фантастично!

Маленький человечек вдруг прервал свои восторженные восклицания: он только сейчас заметил Флута, молча и неподвижно стоявшего в стороне.

— А это кто?

— Э-э-э… это мистер Флут, мой личный секретарь, — Алексия перестала сверлить взглядом пса, спеша ответить за Флута.

Господин Ланге-Вильсдорф выпустил руку Алексии и неторопливо подошел к бывшему дворецкому. Теперь немецкий джентльмен стоял в ночной рубашке посреди улицы, но, кажется, даже не замечал своей оплошности. Алексия решила, что, поскольку она сама лишь недавно демонстрировала свои панталоны половине Франции, у нее нет права возмущаться.