Крымская пленница - Александр Тамоников

План был завиральный, но где взять другой? Он бы с удовольствием вступил с ними в боевой контакт, показал бы, чем российский морпех отличается от украинского диверсанта, но они постоянно прикрываются Анютой! Глеб вернулся обратно к дороге. Пока никого. Нырнул за камни примерно там, где вынырнул, прижался к шершавой глади. Выдалась минутка передохнуть. Колени подрагивали, все эти передряги окончательно разонравились организму. Взгляд невольно устремился к небу. Там не было ни Бога, ни просвета. Тучи плыли плотными рядами — низкие, кудлатые. Он различил шум, стиснул цевье автомата. Давайте, хлопцы, давайте! Не стесняемся, подходим…

Они проходили рядом, Глеб даже слышал их сиплое дыхание. Первым тяжело ступал майор Рубанский. По уши в грязи, куртка порвана, в волосах блестит каменная крошка. Физиономия как у мертвеца, в глазах — затаенное бешенство. Он исподлобья смотрел по сторонам, но ничего не видел. Расстроились, господин майор? Отчаялись? Остальные были не лучше. Озлобленные, как стая голодных волков, всклокоченные, грязные. Сержант Костюк, отдуваясь, тащил «РПГ» и чехол с тремя выстрелами — их концы торчали, как рукоятки немецких гранат-«колотушек» времен Великой Отечественной. К лицу приклеилась презрительная гримаса. На груди висел автомат, готовый к бою. За ним спотыкался о неровности дороги рядовой Волошин, тащивший два автомата и две сумки. Спотыкалась Анюта — растрепанная, со связанными руками и заклеенным ртом. Глаза у девушки потухли, она не помышляла о побеге, устала. Ей на пятки наступал Костров, глумливо скалился, а когда девушка начинала тормозить, подталкивал в спину стволом. Замыкал процессию Пахоменко. Парень был черный, как трубочист, — угораздило где-то. Он продолжал прикрывать тылы и делал это усердно, боясь выстрела в спину, — поминутно озирался, пальцы нервно поглаживали спусковую скобу.

Процессия протащилась мимо, и Глеб угрюмо проводил их глазами. Невероятно! Мирная Россия, два шага до курортного рая, и такая хрень. На что рассчитывают эти люди? Что спустятся, такие живописные, с гор, беспрепятственно доедут до своих конспиративных нор, уйдут в спячку? Соблазн открыть огонь был велик. Он бы справился, возникнув у них за спиной. Перещелкать всю компанию, начать с Кострова, потом Рубанского… Автомат бы справился в умелых руках за восемь секунд. Но с четырнадцатью патронами…

Анюта замешкалась. Костров несильно треснул ее по затылку, засмеялся.

— А ну, пошла, кобылка московская…

Рубанский уже подходил к повороту. Просыпался инстинкт самосохранения: обернулся, махнул рукой — вперед. Негоже командиру первому в неизвестность. Волошин и Костюк прибавили шаг. Двое повернули за скалу, за ними Рубанский…

Испуганный вскрик, дребезжащая автоматная очередь! Сработало!

— Это он! — завизжал Волошин.

Трое за скалой открыли ураганный огонь. Пахоменко прыгнул в сторону, потом передумал, побежал к троице. Сколько нужно времени, чтобы понять простую вещь? Уже, наверное, поняли! Глеб вылетел из-за камня, помчался к Анюте и Кострову. Они остались одни на пустом пространстве. Костров был растерян, переминался с ноги на ногу. Нельзя стрелять, рано! До них оставалось метров пятнадцать, когда произошло то страшное, чего он боялся больше всего. Костров резко обернулся — все же имеется нюх у вражеских лазутчиков! — и с искаженным лицом прикрылся остолбеневшей девушкой! Ну, как стрелять? Автомат висел на плече, и этот ублюдок начал стрелять с одной руки, держа другой девушку за шиворот. Она мычала, извивалась, автомат подбрасывало, пули летели какими-то завихрениями. Глеб метался между ними, как между рассерженными пчелами! Это было нечто! Орал от страха рядовой Костров, орал от страха капитан Туманов. Он не мог приблизиться, да и поздно. Облапошенные бойцы уже бежали обратно, вылетали из-за скалы. Находиться на открытом месте он мог еще секунду, максимум другую…

Раздался дружный рев, затрещали автоматы, но Глеб уже рыбкой слетал за камни. Не повезло, бывает, только не психовать, твою мать! Подлетел, короткая очередь из двух патронов, откатился за соседний камень, выпустил еще одну. Он видел, как упала Анюта, которую оттолкнул Костров. Свернулась, подтянула колени к подбородку. А ведь она была так близко! Все изменилось в один момент. Бандиты перебегали, изводили патроны, не давая ему подняться и сжимая полукруг. Глеб отползал за камни, падал плашмя, когда над головой жужжали пули, давился землей.

— Туманов, сдавайся! — крикнул Рубанский. — Хана тебе! Вставай, лапы в гору, а то пришьем твою бабу!

Остатки здравого смысла шептали, что убивать Анюту им не резон. У них единственный козырь — эта измученная заложница. Он отполз, пытаясь вспомнить, где овраг — только на него вся надежда. Овраг был здесь, но как в него попасть? Кончались камни, дальше пустырь — метров двадцать-тридцать голой пустоты, если будут давить, он долго не продержится…

— Эй, Туманов, ты еще с нами? — иронизировал Рубанский. — Задумался, приятель? Все, выходи, будем считать, что ты выиграл. Ну, что ты там страдаешь, как Иисус?

Диверсанты осмелели, поднялись и подошли к камням, высота которых не превышала метра. В лабиринт заходить не стали — они и так знали, что жертва где-то здесь. За спинами бандитов стонала Анюта, и каждый стон был как ножом по горлу. Внезапно бандиты оживились, стали посмеиваться. Молоточки застучали в груди. Глеб, кажется, понял. Сколько там реактивных гранат торчало из чехла у Костюка?..

Он знал этот звук: характерный щелчок, что-то вроде шипения… Но нет, не отвернулась еще удача. В последний момент распахнулась яма под плоской плитой — не очень глубокая, но вместительная! Глеб закатился в нее, выпустил автомат, заткнул уши…

Грохнуло метрах в четырех. Шатнулось сознание, но устояло. Он вылетел из ямы, живой, чрезвычайно злой, с самыми серьезными намерениями! Еще не осела пыль, но он видел их фигуры — все здесь, как по струночке. Они не ожидали демарша, и этой заминки хватило. Глеб открыл огонь, подбадривал себя львиным рыком. Все десять последних пуль разлетелись веером одной очередью. Диверсанты закричали, разбежались кто куда. Завизжал от боли майор Рубанский, согнулся пополам, схватившись за простреленное плечо. И это было, похоже, единственное достижение в данную минуту. Но тоже неплохо, черт возьми! Целого главаря зацепить! Майор не устоял, повалился на бок, кровь брызгала из плеча. Бандиты растерялись и опоздали с ответным огнем. Этой паузы оказалось достаточно, чтобы Глеб перепрыгнул через последний камень, вылетел на пустырь, рванулся, как спринтер на финише! А в следующий миг съехал на задней точке в овраг, недоумевая на ходу, почему еще цел. Бандиты, попавшие впросак, кричали, а Глеб убегал по пади расщелины — с ощущением полного фиаско, свежими ссадинами, с автоматом, за неимением боеприпасов превратившимся в обычную колотушку…

Он подозревал, что разозлил своих оппонентов окончательно. Не дает им покоя, мотает нервы, да еще и офицера подстрелил. Может, этого тоже прикончат, чтобы не задерживал? Диверсанты ушли. Поняли, что он истратил последние патроны, и расслабились. Глеб выбрался на поляну, нашел то место, где подстрелил майора, осмотрел землю. Крови из командира вылилось прилично, но вряд ли он сдох от этой потери. Пойдут еще медленнее, но все равно пойдут. Поляна была завалена стреляными гильзами. Он выскользнул за скалу, подбежал к кустарнику, где развесил джинсовую куртку. Она по-прежнему висела! Осмотрелся — нет ли растяжки или другого сюрприза, — стащил ее и бросился в скалы. Оказавшись в безопасности, осмотрел куртку. Испортили вещь! И как теперь носить? В приличное общество не выйдешь! Он натянул на себя куртку, простреленную в десяти местах, — делать нечего, не за горами вечер, а ночами в горах прохладно. Задумался — противник далеко не ушел, но определенно в пути. Раненому майору нужна медицинская помощь, иначе «даст дуба» в этих горах. Не станут диверсанты размениваться на засады, чтобы отомстить…