Теплица - Брайан У. Олдисс

— Ты можешь подняться, — мягко сказал Грен, протягивая ему ладонь, чтобы помочь встать на ноги. — Ты весь дрожишь. Но тебе нечего бояться. Мы не причиним тебе зла, если ты ответишь на наши вопросы.

Рыболов разразился целым потоком слов, большей частью непонятных, размахивая при этом полными руками.

— Говори помедленней. Ты что-то сказал о деревьях? Повтори еще раз.

— Пожалуйста… Деревья-толстячки, да. Я и они одно целое, животик и ручки животика. Голова животика, которая думает вместо меня, когда я служу деревьям-толстячкам. Ты оборвал мне пуповину, в моих жилах больше не течет хороший, вкусный сок. Вы дикие потерянные люди, у вас нет своего дерева-толстячка, в вас не течет сок, чтобы понять, что я сказал…

— Хватит! Говори по-человечески, жирное ты брюхо! Ты ведь человек, правда? Ты зовешь те раздутые растения «деревьями-толстячками»? И тебе приходится служить им? Когда они похитили тебя? Давно это случилось?

Рыболов оперся ладонью о колено, бестолково покрутил головой и снова разразился речью:

— Невысоко дерево-толстячок берет нас, прячет, укладывает спать, баюкает, там тихо и хорошо, как у мамы. Деток прячет в складочки, только ножки наружу, и все время сосут животик, и пуповина, чтобы ходить. Пожалуйста, отпустите меня назад, стараться искать новый пупочек, а то я совсем бедный малыш, как и вы, без такого.

Пока Рыболов говорил, Пойли, Грен и Яттмур таращились на него, не понимая и половины сказанного.

— Не понимаю, — прошептала Яттмур. — Он говорил куда яснее, пока хвост еще был при нем.

— Мы освободили тебя… Мы освободим всех твоих друзей, — повторил Грен за сморчком. — Мы заберем всех вас подальше от этих отвратительных, грязных деревьев-толстячков. Вы станете свободными людьми, будете работать вместе с нами, начнете новую жизнь, без всякого рабства.

— Нет, нет, ну пожалуйста… Деревья-толстячки выращивают нас бережно, будто собственные цветочки! Мы не имеем хотения стать дикими людьми вроде вас, нет, милые деревья-толстячки…

— Молчи ты про эти деревья! — Грен поднял руку, и Рыболов мгновенно умолк, кусая губы и в беспокойстве почесывая толстые ляжки. — Мы твои освободители, и ты должен быть нам благодарен. А теперь быстро отвечай, что это за рыбалка, о которой мы слышали? Когда она начнется? Скоро?

— Уже скоро, так скоро, пожалуйста, — взмолился Рыболов, пытаясь поймать Грена за руку. — Почти всегда рыбка не плавает в Долгой Воде, слишком остры камни в дыре у Черной Глотки, больно режутся, так что рыба не плавает. А нет рыбы — значит, нет и рыбалки, понимаете? Потом Черная Глотка поет всем вокруг: приходите, станьте пищей в моем рту, и тогда деревья-толстячки очень громко баюкают нас, сворачивают клубочками, не пускают стать пищей во рту у Глотки. И тогда, скоро, Глотка отдыхает, не поет, не кушает, не шумит. Потом Глотка выплевывает все, что ела, не хотела, не съела, не надо, плюет под себя в Долгую Воду. Потом поднимается большая рыба очень голодная, чтобы кушать выплюнутые кусочки, а мы, быстрые люди-толстячки Рыболовы, мы идем ловим большую рыбу очень голодную, кормим большое довольное дерево-толстячок, кормим людей-толстячков, всех кормим…

— Ладно, хватит, — сказал Грен, и Рыболов покорно затих, поставив одну ногу на другую и все так же дрожа. Когда начался оживленный спор, он опустился на землю и уронил голову на руки.

Заодно со сморчком, Грен и Поили быстро выработали план действий.

— Мы должны спасти их всех от такой позорной жизни, — сказал Грен.

— Они не хотят, чтобы их спасали, — возразила Яттмур. — Они счастливы.

— Они омерзительны, — отрезала Пойди.

Пока они спорили, струи Долгой Воды окрасились в иной цвет. На поверхность реки всплыли мириады клочков и объедков, подгоняемые течением к деревьям-толстячкам.

— Остатки пиршества Глотки, — объявил Грен. — Бежим, надо успеть, пока лодка не отошла от берега, а Рыболовы не принялись ловить. Достаньте ножи.

Подгоняемый сморчком, он помчался к берегу; Пойди и Яттмур — за ним. Последняя бросила взгляд назад, на оставшегося без хвоста Рыболова. Он катался по земле в припадке отчаяния, равнодушный ко всему, кроме собственного несчастья.

Остальные Рыболовы уже погрузили сеть в лодку. При виде всплывших на поверхность отбросов они издали радостный вопль и залезли на свое судно, бережно выложив хвосты на корму. Последний уже карабкался на борт, когда подбежали Грен и девушки.

— Прыгайте! — заорал Грен, и все трое прыгнули, чтобы разом приземлиться на грубо сколоченной скрипучей палубе. Ближайшие Рыболовы одновременно повернулись к ним.

Хоть и неуклюжая, выстроенная по указке лишь отчасти разумных деревьев-толстячков, лодка служила цели, ради которой была сколочена: она позволяла ловить питавшуюся падалью рыбу, живущую в Долгой Воде. У нее не было ни весел, ни паруса, поскольку единственным маршрутом ее оставался кратчайший путь с берега на берег — закинуть невод и подобрать улов, ничего больше. Соответственно, над рекой была натянута крепкая плетеная веревка, привязанная к стоящим по обе стороны деревьям. К этой веревке лодка была наскоро прикреплена при помощи петель, не позволявших течению ее сносить. Совершать путь через реку и обратно лодка могла лишь при помощи простой грубой силы — половина Рыболовов тянула за путеводную веревку, другая половина опускала сеть в воду. Так повелось с незапамятных времен.

Жизнью Рыболовов управляла рутина. Когда посреди них на палубе очутились трое незваных гостей, то ни они сами, ни деревья-толстячки не знали четко, что предпринять. Рыболовы разрывались между двумя противоположными задачами — надо было тащить лодку на стремнину и одновременно защищаться от вторжения. В конце концов группа Рыболовов также разделилась надвое.

Одним быстрым движением группа защитников бросилась на Грена и девушек.

Яттмур оглянулась. Прыгать назад было поздно; лодка успела отойти от берега. Выхватив нож, она встала рядом с Греном и Пойли. Когда в них врезались бегущие Рыболовы, она ткнула ножом в живот ближайшему из них. Тот споткнулся, но остальные своим натиском повалили Яттмур. Нож заскользил по доскам палубы, и руки Яттмур оказались зажаты грудой навалившихся тел прежде, чем она успела вытащить из-за пояса меч.

Между тем толстяки бросились на Пойли и Грена. Хотя они отчаянно сопротивлялись, повалили и их тоже.

По всей вероятности, и сами Рыболовы, и их оставшиеся на берегу хозяева не вспомнили бы о ножах, если бы не Яттмур. Теперь же — все как один — они повытаскивали их.

Сквозь сознание Грена, сквозь переполнявшие его панику и ярость прорвался сердитый трезвон мыслей сморчка:

Безмозглые олухи! Не теряйте времени с этими куклами. Рубите им пуповины, хвосты, хвосты им режьте, дурачье! Отрубите им хвосты, и они вас не тронут!

Ругаясь, Грен ударил коленом в пах, а рукой — в лицо ближайшего толстяка, отбил метящий в него загнутый книзу нож, после чего рухнул на колени. Под аккомпанемент причитаний сморчка он схватил еще одного Рыболова за шею, сжал со всей силы и оттолкнул в сторону. Теперь его путь был свободен. Одним могучим прыжком он оказался на корме.