Больше, чем люди - Теодор Гамильтон Старджон

– Он жив.

– Откуда ты знаешь?

– Знает ли ваша голова, есть ли у нее руки?

Он тронул свое лицо.

– Так… что же будет теперь?

Я пожал плечами.

– Разве пекинский человек, глядя на прямую спину сапиенса, спрашивал: что будет теперь? Мы просто живем, только и всего… как человек, как дерево, как все живое. Мы питаемся и растем, экспериментируем и размножаемся. Защищаем себя. – Я развел руками. – Мы ведем себя исключительно естественным образом.

– Но что вы можете делать?

– Что может делать электрический двигатель? Все зависит от того, куда его поставят.

Стерн побледнел как полотно.

– Но что вы… что вы хотите делать?

Я задумался над этими словами. Стерн молча ожидал, когда я закончу размышления.

– Знаете что, – проговорил я наконец. – С самого дня рождения все окружающие только и делали, что пинали меня… пока я не встретил мисс Кью. И как же она обошлась со мной? Едва не убила!

Я подумал еще и сказал:

– Все вокруг развлекались, кроме меня одного. А способ развлечения у всех этих окружающих очень простой – пинай всякого, кто меньше тебя и не может дать сдачи. А то можно и польстить тебе – чтобы сесть тебе на шею или убить. – Я посмотрел на него и ухмыльнулся. – Так что я собираюсь потешить душу, только и всего.

Он повернулся ко мне спиной. Кажется, собрался пройтись по своему кабинету, но тут же развернулся обратно.

– Ты преодолел огромный путь с того момента, как вошел в эту комнату.

Я кивнул:

– Конечно, вы отличный мозгоправ.

– Спасибо. – Он с горечью покачал головой. – И ты решил, что вылечился, теперь все в порядке, все на своих местах и готово крутиться?

– Уверен в этом. А вы?

Он покачал головой.

– Пока мы с тобой выяснили только одно: что ты собой представляешь. Но тебе придется узнать еще кое-что.

Я был готов потерпеть.

– Что именно?

– Ну, скажем, как живется людям, у которых такое на совести. Джерри, ты не похож на обычных людей, но все-таки ты человек.

– Разве я виноват, если спасал свою шкуру?

Он словно не слышал.

– Вот еще кое-что: ты говорил, что всегда был зол на всех и на вся… так и жил. А ты не задумывался, почему?

– Нет, как-то не приходилось.

– Ты всегда был одинок, потому-то общество этих детей, а потом мисс Кью так много значило для тебя.

– Дети-то остались при мне.

Он медленно качнул головой.

– Ты и дети – единое существо. Уникальное. Не имеющее родни. – Он ткнул в меня трубкой. – Одинокое.

Кровь запульсировала в моих ушах.

– Заткнись, – бросил я.

– Сам подумай, – тихо отвечал он. – Твои возможности почти безграничны. Ты можешь получить все, что захочешь. Но ничто не избавит тебя от одиночества.

– Заткнись! Все одиноки.

Он кивнул.

– Но некоторые умеют справляться с одиночеством.

– Как?

Помедлив, он произнес:

– Есть нечто, неведомое тебе. И слово, обозначающее это понятие, для тебя – пустой звук.

– Говори, я слушаю.

Он окинул меня странным взором.

– Иногда эту штуку называют моралью.

– Наверно, вы правы. Хотя я и не понимаю, о чем вы говорите. – Я более не испытывал желания слушать его. – Вы боитесь… вы боитесь Homo Gestalt.

Стерн удивительным образом заставил себя улыбнуться.

– Недоделанная терминология.

– Мы и сами еще недоделаны. – Проговорив это, я указал: – Сядь сюда.

Он пересек притихшую комнату и уселся за стол. Я нагнулся к нему, и он уснул с открытыми глазами. Я выпрямился и осмотрел комнату. А потом взял термос, наполнил его и поставил на стол. Расправил уголок ковра, покрыл изголовье кушетки чистым полотенцем. Потом подошел к столу, выдвинул ящик и увидел магнитофон. И вместо того чтобы протянуть к нему руку, вызвал Бини. Она выросла рядом, широко открыв глаза.

– Посмотри-ка сюда, – обратился я к ней. – Хорошенько посмотри. Я хочу стереть эту ленту. Спроси у Малыша, как это сделать.

Она моргнула, словно бы встряхнулась, а потом склонилась над магнитофоном. Словом, постояла, исчезла, вернулась. Шагнула вперед. Нажала две кнопки, дважды щелкнула переключателем. Лента с писком закрутилась назад мимо головки.

– Хорошо, – сказал я ей, – готово.

Она исчезла.

Взяв куртку, я направился к двери. Стерн все сидел за столом, уставившись перед собою.

– Хороший мозгоправ, – пробормотал я. Чувствовал я себя просто здорово.

Снаружи я помедлил, затем вернулся в кабинет. Стерн поглядел на меня.

– Садись-ка сюда, сынок.

– Извините, – отвечал я. – Простите, сэр, ошибся дверью.

– Ничего, – отвечал он.

Я вышел, закрыл за собой дверь и всю дорогу к полицейскому участку ухмылялся. Сообщение о смерти мисс Кью пройдет без задоринки. Иногда я даже посмеивался, подумывая о Стерне: как он будет морщить лоб, вспоминая события забытого дня и обнаружив в столе невесть откуда свалившуюся тысячу долларов. Так-то куда забавнее, чем пожелать ему помереть. Кстати, а что такое мораль?

– И кем же он вам приходится, мисс Джеральд? – осведомился шериф.

– Джерард, – поправила она. Странный рот, зеленовато-серые глаза. – Он мой кузен.

– Все мы, Адамовы дети, кузены через праотца Адама. Надо бы точнее.

– Семь лет назад он служил в ВВС, – сказала она. – А потом начались неприятности. Его уволили по состоянию здоровья.

Шериф покопался в папке, лежавшей на столе.

– Помните имя доктора?

– Сперва был Томпсон, потом Бромфилд. Он и подписал заключение.

– Кем он был до службы в авиации?

– Инженером. То есть стал бы, если бы успел окончить училище.

– А почему не окончил?

Она пожала плечами:

– Он тогда пропал.

– Так откуда вы знаете, что он здесь?

– Я узнаю его везде, – отвечала она, – я видела… я видела, как это случилось.

– Видели? – Шериф сложил папку и бросил ее на стол. – Знаете, мисс Джерард, не мое дело давать людям советы, но вы, кажется, приличная девушка. Почему же вы не можете просто позабыть о нем?