Грехи Брежнева и Горбачева. Воспоминания личного охранника - Владимир Медведев

И моя жизнь рядом с ним – кончилась, оборвалась в один миг. На втором этаже дачи он уже был мертв, но там я чувствовал напряжение, и это еще было признаком моей собственной жизни при нем. Теперь же наступил спад, полное опустошение. Здесь, в машине, возникла мысль: кому я теперь нужен, зачем я?

В последний раз мы едем вместе, в одной машине, но теперь мы равны…

Морг – справа от ворот № 2 Кунцевской больницы. Подъехала тележка на колесах, открылась дверь холодильной камеры.

Его положили на стол – раздетого, спокойного, отрешенного.

Дверь закрыли, у входа в камеру поставили охрану. Еще одного охранника – у входа в морг. Предосторожность не лишняя. Мы дожили до времен массовых надругательств даже над памятниками.

Я вернулся на дачу. В служебном домике сидели Рябенко Александр Яковлевич, Володя Собаченков, Олег Сторонов, приехал Геннадий Федотов. То есть собрались все – начальник охраны, его замы, комендант. Мы сидели долго. Обычно беспрерывно звонит телефон, наше начальство на Лубянке интересуется не только делами и состоянием нашего подопечного, но и нашим собственным настроением. Теперь же, более чем за час, – ни единого звонка. Мы оказались отключены от всего мира, сидели, словно сироты, и ясно понимали свою полную ненужность никому. Мы никогда и ни для кого не представляли самостоятельной ценности, мы были лишь частью Его. И теперь вместе с Ним умерли и мы.

Каждый понимал: мы расстаемся друг с другом навсегда, больше нам никогда не работать вместе. И по отдельности на таком уровне – тоже не работать.

Только днем, в полтретьего, я позвонил жене домой.

– Что-нибудь случилось? – спросила она.

– Случилось.

Явился домой – рубашка в крови.

По нашим совершенно идиотским правилам, о смерти никому не сообщалось, вся страна оставалась в неведении. Но уже в этот же день, к вечеру, мы с Даной, женой, отправились в магазин за хлебом, и какая-то женщина в очереди сообщила мне: «А вы знаете, Брежнев умер». – «Откуда это вам известно?» – спросил я. «Все знают, одни вы не знаете, – почти обиделась она. – Слышите, какая музыка по радио?»

Да, и по радио, и по телевидению были изменены программы, звучала траурная музыка. Был отменен праздничный концерт, посвященный Дню милиции, и Щелоков – министр, выступил в связи со своим ведомственным праздником по телевидению и ни разу не упомянул фамилию Генерального секретаря.

У меня, да и не только, думаю, у меня одного, вся эта кощунственная игра – заговор молчания – вызывала внутренний протест. Даже из смерти человека извлекалась для кого-то какая-то выгода. Обманываете страну, скрываете – ну, тогда теле– и радиопередачи не меняйте, сохраняйте все как есть. Глупость величайшая: видимость благополучия и – целые сутки траурная музыка.

Игры, игры – тактика, стратегия. Они там, на самом верху, соображают, как сообщить, ведь надо назвать председателя комиссии по организации похорон, а это автоматически – будущий Генсек.

Прежняя жизнь для нас в эти дни кончилась, а новая не началась; выбившись из прежнего многолетнего ритма, мы оказались «на подхвате». Работы хватало. Все три дня, вплоть до похорон, мотались между Заречьем и Колонным залом Дома союзов, где стоял гроб с телом. Ежедневно с 12 до 17–18 отвозили-привозили Викторию Петровну, других родственников, их много съехалось из разных городов. Мелькало множество лиц, знакомых, незнакомых, белых, черных, желтых – иностранных делегаций прибыло более сотни.

После того как прекратили доступ к телу, остались родственники. Полчаса на прощание.

Еще одно прощание – у Кремлевской стены. Опускали нормально, но в это время прогремел первый залп прощального салюта, резонанс от стены – и у миллионов телезрителей сложилось мрачное впечатление, как будто соскользнули или оборвались веревки и гроб с телом рухнул в яму.

Все разошлись, родственники задержались, постояли у портрета.

Потом состоялась гражданская панихида. В Ново-Огареве. Собрались родственники, близкие, члены Политбюро и секретари ЦК Человек около ста. Посидели, помянули. У нас, у охраны, был отдельный столик. Здесь же, кстати, была панихида по матери Брежнева, теперь – по нему, потом – по Андропову и Черненко.

К вечеру, в седьмом часу, кавалькада машин отправилась в Заречье. Сюда, на дачу, направился уже довольно узкий круг людей.

Приехали, кстати сказать, и повара, официантки, весь обслуживающий персонал из всех смен. Мы были, без преувеличения, как члены семьи.

Произносились речи об ОСВ-1, ОСВ-2, о международной обстановке, о противоракетной обороне. Протокольные речи исчезли, как только заговорила Виктория Петровна. Она вспомнила, как Леня, жених, впервые появился у ее родителей и как он им понравился. Хорошо говорила, тепло.

Ушел из жизни очень близкий мне человек, это чувство было и осталось. Некоторые наши ребята называли его с улыбкой «дед», а у меня ни разу язык не повернулся сказать о нем, пусть даже с доброй иронией, с симпатией или жалеючи: «Дед…»

С полгода меня преследовала траурная музыка Колонного зала.

Дружную команду нашу разогнали, растрепали, пустили по ветру. Володе Собаченкову предложили место заместителя начальника одной из комендатур, в каком-то особняке, точно не знаю. Он отказался, ушел на пенсию, хотя и моложе меня.

Геннадий Федотов заново, через низы (поработал в одной из комендатур) попал к члену Политбюро Воротникову – заместителем начальника отделения личной охраны. Должность та же, что и при Брежневе, но охраняемый – не та фигура. После вертолетной аварии, в которую попал Воротников и о которой я рассказывал, Федотова отправили заместителем начальника отделения охраны Алмазного фонда, и уже оттуда, где-то в конце 80-х его, «ушли» на пенсию.

Александр Яковлевич Рябенко еще поработал заместителем начальника 11-го отдела КГБ СССР, занимался охраной резервных дач (бывших членов Политбюро) – Делом для него мелким. Но и это было проявлением благосклонности, все же он был намного старше нас всех. Оттуда его вскоре свели к пенсии. Я оказался долгожителем.

Уже в дни похорон руководство 1-го отдела велело мне явиться на беседу. Начальник 18-го отделения предложил пойти к нему заместителем. То есть он назвал мне свою недавнюю должность, которую оставил, пойдя на повышение. Ввели там, кстати, перед этим и еще одну должность заместителя – специально для бывшего начальника личной охраны Громыко. Разговор был довольно натянутый. Практически я оставался на той же служебной ступеньке, но с другими обязанностями.

18-е отделение обеспечивает безопасность глав различных делегаций – и зарубежных, и наших. Если раньше я как «прикрепленный» Генерального секретаря направлял и проверял работу служб безопасности, то теперь сам стал непосредственным исполнителем. Кое-кто из руководителей, пытавшихся прежде наладить со мной доверительные отношения, теперь вел себя иначе.