Штрафники вызывают огонь на себя. Разведка боем - Роман Кожухаров

– Я и сам ему не верю… – согласился Аникин. – А если он не врет? Такие сведения для нашей артиллерии… Подкрепление должно прибыть В общем, выбора у нас нет. Доставишь карту?

– Не извольте сомневаться… – с налетом лихачества ответил Талатёнков.

– Сам все слышал, на словах уточнишь, что и как… – проговаривал Аникин. – И вот что…

Он посмотрел на Талатёнкова, как будто стараясь еще раз убедиться, что тот справится.

– Передай ротному… – произнес Андрей. – Мы информацию проверим наверняка. Если подтвердится с зенитками и аэродромом, пустим зеленую ракету. Это будет сигнал. И ориентир. Пусть бьют туда.

– Погодите… так как же… – не понимая, переспросил Талатёнков.

– Вот так… выбора нет. Вызовем огонь на себя… – произнес Аникин, как нечто такое, что сказано безоговорочно и обсуждению не подлежит.

– Хорошо бы еще и этого в роту отправить… – Андрей кивнул в сторону пленного, беспомощно лежавшего на полу. – Да времени нет. Тебе как можно быстрее до наших добраться надо.

– Лучше не искушайте меня, товарищ командир… – замотал головой Егор. – Со мной он и трех кварталов не пройдет. Застрелю… при попытке к бегству… хе-хе…

Произнес это Телок с совершенно серьезным видом, убеждающим, что он бы обязательно все сделал так, как сказал.

– Ладно, действуй, Егор… И не забудь ничего… – напутствовал его Аникин. – Каравай, Крапива, ступайте с ним до конца улицы. Прикройте отход. А потом сразу назад. Займете позиции по периметру церкви. В бой без надобности не ввязываться.

– Ясно… – ответил за всех Крапивницкий.

Талатёнков отправился в обратный путь вместе с товарищами, которые должны были обеспечить его прикрытие.

Аникин, оставшись с двумя штрафниками, присел возле эсэсовца. На всякий случай бойцы засунули ему кляп обратно в рот.

– Так, парни, слушайте сюда… Мы должны дождаться прикрытия. Потом только отсюда уйдем… – сказал он. – Ты, Болтян, пройди к окну возле центральной двери. Оно как раз выходит на улицу, по которой наши пойдут. Гляди в оба, если что, дай знать.

– Понял, товарищ лейтенант… – отрапортовав, худющий, смуглый парнишка с винтовкой Мосина в руках, стремглав бросился через весь зал к указанному окну.

– А ты, Шулепин, следи за боковой дверью, в которую мы вошли. На улицу не высовывайся… – Аникин, приказывая, показал рукой в сторону коридора.

Андрей присел на корточки, прислонившись спиной к деревянной скамейке. Очень хотелось курить. Но все-таки церковь… Что-то останавливало Аникина. Он просто замер, будто оцепенел.

Фашист начала мычать, беспомощно мотая головой. Было понятно, что грязная тряпка во рту ему совсем не нравилась. Аникин не сразу отреагировал на страдания пленного. Пусть помучается, сволочь. Вон какую морду наел на службе у врага. И сам враг, только вдвойне, потому что предатель и трус. Тоже еще «Мертвая голова». Сам небось не одного пленного замучил. Пусть теперь попробует, каково это, когда жизнь твоя на волоске. Аникин еще действительно не решил, что делать с эсэсовцем. Таскать его за собой резона не было. Но и так вот, запросто прикончить связанного и беспомощного, рука не поднималась. Злости не хватало.

Подумав об этом, Аникин вынул кляп изо рта фашиста.

– Как тебя зовут? – спросил он, стараясь, чтобы голос звучал как можно доверительнее.

– Павло… Павло… – с трудом проговорил разбитыми губами эсэсовец. – Можно мне… попить? – добавил он.

Андрей снял флягу с ремня, отвинтил крышку и понес к его губам горлышко. Фашист жадно ловил губами струю воды, которая выплескивалась из наклоненного горлышка.

– Хорош с тебя… – сказал Андрей, спрятав флягу. – Оттуда ты родом?

– Из Жлобино… Недалеко от Гомеля… – произнес Павло и вдруг заплакал.

– Не убивайте меня… пожалуйста… – зашептал он.

– Хочешь жить, Павло? – спокойным тоном спросил его Андрей.

– Да… не убивайте… Я никого не убивал…

– И в лагере?…

– В лагере… Я был там недолго… – всхлипывая, сказал Павло.

Вдруг он замотал головой:

– Там было страшно… То, что я видел там… Страшно… Это снится мне каждую ночь…

– То, как ты расстреливал узников? Перестань нюнить…

– Нет… я – нет…

Павло попытался выполнить приказ Андрея и унять свои бесконечные всхлипывания. Из разбитого носа у него потекли кровавые сопли с пузырями.

– Я попал в сопровождение к обершарфюреру Веберу. В Штуттхофе все стояло вверх дном. Никто толком не знал, что делать. Накануне русские танки прорвали немецкую оборону под Кенигсбергом. Тогда большие начальники решили передать все в руки СС. Было решено срочно перегнать пленников в Шиппенбайле. Что-то вроде филиала. Главным назначили Фритца Вебера.

Что я могу сказать про обершарфюрера… Он был неплохим человеком. Он любил свою семью, любил играть со своей собакой. Его даже можно было назвать мягким человеком. Не знаю, кому взбрело в голову назначить его главным колонны.

Почти все из пленных были евреи. Несколько тысяч пленных. Их выгнали из бараков во двор. Мы помогали конвойной команде отделить мужчин от женщин. Мужчин поставили в хвосте колонны. У многих из них не было одежды. И обуви не было. Они проволокой прикручивали бумагу. Мороз был сильный. Наверное, минус двадцать. И ветер, пронизывающий балтийский ветер, от которого у нас кровь стыла в жилах.

Конвойные почти все были пьяны. Не знаю, где они набрали этот сброд. Когда мы прошли первые несколько километров, они начали палить по колонне. Без разбору, в кого попало. Кричали по-русски, чтобы «жиды поторапливались». Кроме славян, среди конвоиров еще были французы, бельгийцы. Также были местные, прибалтийцы… Они все вели себя так, как будто завтра не настанет. Пили шнапс. Они на самом деле очень боялись, что вот-вот нагрянут русские. Тогда им придется ответить за все, что они натворили…

А обершарфюрер… Он не мог остановить конвойных. Он боялся заговорить с ними. «Что мне делать с этой бандой?» – закусив губу, кричал он нам, глядя, как беснуются конвойные…

Колонну гнали в Пальмникен. Там и выяснился первоначальный план. Пленных решили загнать в штольню шахты «Анна» и затопить. Не знаю, что за умники в Кенигсберге выдумали это.

Да только ни черта со штольней не получилось… Оказалось, что она давно завалена. Вебер рвал и метал. Он не знал, что делать с тысячами евреев. Даже элементарно расстрелять их мы не могли, так как у нас было мало патронов. Эти идиоты конвойные спьяну растратили почти весь боезапас.

В городке царила паника. Все ждали прорыва русских танков. Чем мы должны были обороняться, если бы русские наскочили на нас? Нам помог местный фольксштурм. Их командир… Не помню его фамилию. Звали его Ханс. Он поначалу здорово поругался с Вебером. Возмутился тем, как обращаются с пленными.