Штрафники вызывают огонь на себя. Разведка боем - Роман Кожухаров

Храпели, лежа вповалку, в обнимку со своим оружием, на деревянном полу большой комнаты. Как и условились, через час Телок разбудил командира. Глядя Андрею в лицо осоловелыми глазами, он попытался заплетающимся языком доложить об отсутствии происшествий и о том, что все тихо, «как на кладбище».

– Нету мочи терпеть, товарищ командир… – пробормотал Егор в конце. – Спать хочется…

Улегшись на место Андрея, Телок тут же моментально вырубился. Лещенко, состоявший во взводе в должности снайпера, не ложился.

– А ты что ждешь? – спросил Андрей.

Ему никак не удавалось до конца стряхнуть сладкую истому сна. Как будто его, будто младенца, туго спеленали, и он все пытается от этих пеленок освободиться и у него никак не получается.

– Да че-то не спится мне, товарищ командир… – произнес боец. Он пристроился у окна, где было посветлее. Разложив на подоконнике свою винтовку, достав из вещмешка какие-то пузырьки и тряпочки, Лещенко наводил лоск на свое оружие.

– Ну, ты даешь, Лещ… – удивился Аникин. – Что ж ты, и не устал?…

– Так в том-то и дело, товарищ командир… – с готовностью пояснил Лещенко. – Бывает такая усталость… так перекипит, что мозги уже остыть не могут. И сон их не берет.

– В этом случае лучше всего сто грамм помогают… – подсказал Аникин. – Хочешь я тебе выделю глоток? Из неприкосновенного?…

– Спасибо, товарищ командир… – полушепотом отозвался Лещенко. – Да только зря потратите спиртик. Пусть вот лучше им…

Он кивнул на спящих.

– А мне оно без толку. Потому и не пью. Коли мозги перекипели, ничего их не возьмет. Так-то… – выдохнул он и склонился над своей винтовкой.

Во взводе бойца все звали Лещом. К снайперу Лещенко практиковалось также обращение Леха. Стрелок он, действительно, был знатный. Не раз демонстрировал свое мастерство, на спор всаживая со ста метров пулю в поставленную вертикально стреляную гильзу.

В штрафную роту Лещ загремел из строевой. Был на хорошем счету у командования, в одиночку перекрывая нормы выработки целой роты по уничтожению живой силы противника. Соответственно и награды имел. При этом не курил и не пил, что на фронте являлось случаем исключительным.

И вот этот образцово-показательный боец в одночасье «съехал с катушек», получив письмо от своей жены, в котором она сообщала, что вынуждена уйти от него по причине любви к другому. После этого весь женский пол в один момент превратился для Леща в объект лютой ненависти и неотвратимой мести.

К вопросам мести Леха подошел исключительно со снайперских позиций. К женщинам, которые попадались Лещу на пути, он стал относиться как охотник к жертвам, воспринимая их исключительно с физиологической точки зрения, ибо другой они и не заслуживали.

Так убежденно твердил про себя Лещенко, по-снайперски ведя счет одержанным победам. Причем, как выяснилось уже на освобожденных польских территориях, своих побед снайпер далеко не всегда добивался по согласию. После того, как в одной из деревень старуха-мать пожаловалась командиру части, что ее дочку изнасиловали, делу дали ход.

Особисты, после того как бои перекинулись за пределы границы СССР, держали подобные дела на особом контроле. Стали разбираться. Девушка опознала Леща. Поначалу его хотели расстрелять, но потом учли заслуги перед Родиной и, лишив наград, отправили в штрафную, искупать вину кровью.

Осторожно переступая через спящих бойцов, Андрей подошел к окошкам. Снег продолжал валить, заметая их следы. Аникин старался хоть немного размяться, борясь с одуряющим сном. Но сделать это было тяжело. Мерный «тик-так» ходиков на стене будто шептал ему: «Спи… спи… спи…»

– Зря вы так осторожничаете… Можно громче говорить… – негромко произнес Лещенко. – Им все равно, хоть из пушки стреляй…

– Наши-то – понятное дело… – согласился Аникин и кивнул в сторону маленькой комнатки. – Их там не беспокоить. Пусть спят…

Лещенко молча глянул на дверь комнатки вслед за Аникиным. Он будто прислушался, пытаясь уловить какие-то звуки. Но на дом точно была накинута толстая перина тишины, которую не могли спугнуть даже на все лады храпевшие штрафники.

– Вы отдыхайте, товарищ командир… – произнес вдруг Лещенко, снова глянув на маленькую комнатку. – Я-то по-любому не засну. Так что зря только будете куковать.

– Нет, Лещенко, – бодрился Андрей, – это тебе кажется, что ты спать не хочешь… А вот только попробуй: ляг и глаза закрой. Сразу отключишься…

Аникин так увлекся описанием того, как сладко можно заснуть, что раззевался с неимоверной силой.

– Ладно… – выдохнул Андрей. – Будем сторожить. Тут всего можно ожидать…

– Вы спите, спите, товарищ командир… – по-свойски откликнулся Лещенко. – Вы не беспокойтесь. Я подежурю…

Аникин ничего не ответил. Уж очень заманчиво звучали эти слова. Он подобрался к подоконнику и уставился на снег, падавший с неба. Ветер утих, и теперь снежные хлопья, как пушистые ночные мотыльки, кружились в воздухе, медленно опускаясь на землю. Ходики за спиной отсчитывали свое убаюкивающее «тик-так». От этой тишины, и от снега, и от тихой возни Леща со своей винтовкой у соседнего подоконника становилось так уютно, что Андрей, не удержавшись, потягивался – сладко, совсем, как в детстве, когда ему перед сном желали своим тиканьем спокойной ночи почти такие же ходики.

Стойко настроившись бодрствовать положенные два часа, Андрей уже через минуту благополучно сопел. Его бдительность сморила необоримая сила усталости молодого и здорового организма.

Аникин проснулся от неясного шума и хрипа. Ему, резко выдернутому из сна, спросонья показалось, что в малюсенькой прихожей, даже не отгороженной от большой комнаты дверью, хрипит с пеной, бьется в конвульсиях лошадь.

Андрей, а потом и другие, ничего не соображая, подскочили на ноги. Никакая это была не лошадь! Клубком катавшаяся по деревянному полу куча вывалилась в тусклый столб света, лившегося из окна. Это были двое, сцепившиеся не на жизнь, а на смерть.

В том, что оказался прижат к полу, Андрей узнал перекошенное, со вздувшимися венами лицо Талатёнкова. Тот, что навалившись, сдавил его горло, был повернут к комнате затылком. Андрей среагировал мгновенно. Точнее, сработали его руки, не дожидаясь команды дремлющей головы.

Мощнейший удар справа был нацелен в силуэт хрипевшей головы. Грузная тень точно почувствовала в последний момент что-то. Было видно, как голова испуганно повернулась и на непроглядном лице блеснули белки глаз. Но было поздно. Отвернуть физиономию силуэт уже не мог. Кулак, направленный в область уха, угодил прямо в нос. С тяжелым стуком кованых каблуков по полу неопознанное тело слетело с Талатёнкова и, ударившись о стену, осталось лежать без движения.

Все это произошло в какие-то доли секунды, и бойцы, находящиеся в комнате, даже толком не сообразили, что к чему.