Наша девочка - Маша Трауб

Для Давида отец остался живым. Он так и не решился разобрать его вещи, оставил в домике все, как было при его жизни. Он не знал, когда у матери появятся силы все вынести, убрать и помыть.

После смерти отца Давид продолжал писать матери и сестрам, но те жили так, как было заведено при отце: в гости больше не звали и сами отказывались от предложения приехать. Рождение Тамика совпало со свадьбой сестры Давида. Он приехал, поздравил и тут же вернулся домой, к Соне и новорожденному сыну. Сестра, как писала мать, обиделась. Но Давид уже отрезал от себя кусок жизни, уже не возвращался к прошлому. Сделав однажды выбор, он остался верен себе и своему слову. Теперь его жизнь была в Соне, в Наталке и в Тамике. Здесь, в селе, которое стало родным, где он построил дом, посадил дерево и родил сына, где его уважали, а Соню – любили. Здесь была тетя Тамара, которая стала почти родственницей, и родители Костика, Дамика, Мишки и Тимура, друзья, с которыми Давид отмечал дни рождения, юбилеи и которые заменили ему семью. Вдруг появилась и я – почти дочь.

– Мальчишки бы со мной не дружили, если бы родители им запретили, – сказала Наталка, – понимаешь? Они знают, что мы – как братья и сестра, и очень любят моих маму и папу. Поэтому мне разрешают дружить с ребятами. Знают, что я под защитой. Мы клятву давали на верность.

– На слюне? – уточнила я.

– Зачем на слюне? На словах. Когда что-то серьезное и важное, слюна вообще не нужна, – ответила Наталка.

– А родители тети Сони? Они дядю Давида тоже не приняли? – спросила я.

– Нет, с ними все нормально, – хохотнула Наталка. – Они приезжают, и мы к ним ездим в город. Они только тети Тамары боятся, а так ничего. Правда, мама говорит, что их лучше любить на расстоянии. Бабушка смешная очень – у нее волосы фиолетовые и дыбом стоят, начес называется. Бабушка сама никогда прическу не делает, только в парикмахерской. Она один раз меня в штанах увидела, так пришлось тетю Тамару звать с сердечными каплями – у бабушки сердце прихватило. Когда она приезжает, мама заставляет меня платья носить и бусы, которые бабушка подарила. Какие-то очень дорогие бусы. Но мне все равно, не буду я их носить. Мама говорит, что когда я вырасту, то пойму, какой бабушка подарок мне сделала. А по мне, так лучше бы ножик подарила или кеды новые, для мальчиков. А еще лучше – кинжал. Я видела такой кинжал у дедушки! Закачаешься! Дедушке он не нужен совсем, я его спрашивала, а мне бы очень пригодился. Я бы такие стрелы настрогала! Маму очень жалко бывает – она так нервничает, что на себя не похожа. Хочет бабушке с дедушкой понравиться. И потом плачет долго, когда они уезжают. Бабушка еще очень хочет, чтобы я уши проколола. Говорит, что девочка должна серьги носить. Не хочу я сережки! Если зацепятся за ветку, то я без уха останусь. А бабушка этого не понимает. Дедушка хороший и тихий. Он бабушку слушается. И с папой может в гости сходить. Мне он всегда конфеты привозит шоколадные. Очень вкусные. Ох, лучше бы они не скоро приехали. Мама пообещала мне уши проколоть к следующему приезду бабушки – она мне сережки уже купила.

– А что со спором? – спросила я свою подружку. – И зачем вообще нужно спорить?

– Как зачем? У нас все мужчины спорят! И я спорю и почти всегда выигрываю. На спор можно столько всего получить! Это же так интересно! Просто ты никогда не спорила, поэтому не понимаешь. В следующий раз, когда у нас с ребятами спор будет, я тебя возьму. Папа у меня самый главный спорщик! Это все знают в селе.

– И как он выигрывал спор на араку? А что такое арака?

– Я точно не знаю. Вот сторож дядя Жорик очень хорошую араку делает. Я один раз попробовала, мне не понравилось. Горькая, противная. И горло обжигает, как будто огнем. Или будто масло раскаленное в рот влили. Фу, гадость. Не понимаю, зачем мужчины ее пьют. Но такая традиция. Даже самые крепкие не могут выпить сразу много – пьяными становятся, будто не в себе. Или начинают кашлять и задыхаться. Обжигает ведь. А папа может.

– И как он это делает?

– Это мама придумала. Даже тетя Тамара про этот секрет не знает. Мама всегда дает папе хлеб с гусиным жиром. Перед тем, как ему идти тосты произносить, он кусок такого хлеба съедает. И поэтому может пить араку – жир не дает ей подействовать. Потому что жир сильнее спирта. Мне папа объяснял, только я не очень поняла. Поэтому он и споры выигрывает. А если папа поехал в другое село, то жир растворится в животе, и папа не сможет выиграть.

– Девочки, остаетесь с тетей Тамарой, – ворвалась в комнату тетя Соня и тут же убежала за ворота.

– Куда мама пошла? – спросила Наталка у тети Тамары.

– А вы подслушивали? – уточнила та.

– Конечно, – хмыкнула Наталка.

– Тогда обе сейчас же идете на железную дорогу собирать крапиву. И если я увижу, что сорвали не молодую, отправлю еще раз.

– Тетя Тамара, а можно полотенце взять? – заскулила Наталка.

– Можно, – разрешила тетя Тамара.

– А много рвать? – уточнила Наталка.

– Две корзины!

Наталка, причитая и постанывая, сложила два полотенца и поплелась через огород. Мне пришлось молча идти следом, поскольку я не понимала, зачем нужна крапива и полотенца.

Мы вышли к железной дороге, которая шла вдоль огородов.

– Вот бы мне куда-нибудь уехать! – сказала Наталка, мечтательно глядя на железную дорогу.

В этот момент мимо поехал поезд, и Наталка начала махать рукой и кричать.

– Тебя же никто не видит и не слышит, зачем ты машешь? – спросила я.

– Как это не видят? – удивилась Наталка.

– Ну, люди или спят, или едят, или книжку читают. А еще говорят много. Если в окно долго смотреть, то голова закружится. У меня всегда кружится.

– А как там внутри, в поезде?

– Обычно. Только скучно очень. Мне на верхней полке нравится лежать, но мама всегда боится, что я свалюсь. Поезд не всегда ровно едет. Может резко остановиться, и тогда все упадут. Все спят ночью, а я не сплю совсем. Там еще есть маленькая лампочка над каждой кроватью, можно включить и читать книжку, например. А еще радио есть. Но его можно включать, только если все остальные пассажиры согласятся. Мне нравится радио слушать, там музыку проигрывают и иногда детские передачи. Чай там подают по-особенному – стакан обычный, стеклянный, а подстаканник железный. Если ложку оставить в стакане, она будет звенеть. Поезд едет, а ложка звенит. И спать нельзя в ночнушке – мама говорит, что там грязное белье. Можно прямо в штанах ложиться. Еще интересно между вагонами прыгать – там такой переход, что землю видно. Сначала очень страшно, а потом ничего. Я научилась. Иначе в другой вагон не перейдешь. А туалет там смывает прямо на рельсы. Нужно нажать на педаль, в туалете откроется специальное отверстие, и все. Только пахнет плохо. И когда к станции поезд подъезжает, туалет закрывают. Никто не может туда сходить, даже если очень хочется. Я на станциях люблю выходить – там бабушки стоят и всякие вкусности продают на перроне. И картошку, и пирожки с повидлом. Можно мороженое купить. Только быстро, а то на поезд опоздаешь. Нужно знать, сколько минут поезд стоит. Если две, например, или пять, то лучше не выходить. Останешься на перроне навсегда. И поезд не догонишь.