Корректировка - Вадим Ледов

– Больно надо, подглядывать за тобой. А ты чего разделся-то спать что ли собрался? Ещё ж десяти нет.

– Да не… какой спать, жарко просто… – я глянул на нее и засмотрелся. Облитая последним солнечным лучом, заглянувшим в окошко, девушка словно светилась. Короткое платье больше похожее на мужскую майку и очень много голого – плеч, рук и ног. К тому же она была ещё и босой, что добавляло наивного эротизма.

– На самом деле, я хотел к вам зайти, – оторвался я, наконец, от просмотра мимолетного видения, – познакомиться с бабой… э-э…

– Фросей, – подсказала Женька.

– Ага! Поблагодарить её за внучку. даже подарочек приготовил… Вот, – достал из сумки пачку цейлонского чая в пакетиках и коробку конфет.

– Ого, «Птичье молоко»! Можно?

– Конечно! – протянул ей конфеты.

Девчонка мигом открыла коробку и цапнула конфетину откуда-то из середины. Разломила. Коричневая! – показала мне начинку. Карие глазищи светились торжеством. Никогда не понимал женской страсти к коричневой начинке. Женька сунула обе половинки в рот и не успев прожевать, цапнула вторую конфетину.

– Да подожди ты метать, – засмеялся я, – попа слипнет! Сейчас чаю попьем…

– Не флипнет… – возразила она набитым ртом. – А это фто? показала на пачку с чаем.

– Это, брат Женька, чай, типа, индийского! Я чайник купил.

– Я тебе не брат! – насупилась девушка.

– Ну, сестра.

– И не сестра!

– Не придирайся к словам! – я набрал в чайник воды и поставил на плиту. – Вот смотри, – вскрыл коробку и достал вкладыш из фольги. В свою очередь надорвал фольгу и извлек сам пакетик с чаем.

– Вот, как смерть Кощеева… утка в зайце, яйцо в утке…

Женька облизала испачканные в шоколаде пальцы и взяв пакетик, начала его рассматривать.

– Никогда такого не видела. И как его заваривать?

– Ну, как обычно. Суешь в чашку или в заварник. Просто и чаинки не плавают.

– Интересно, – сказала она, – и чайник у тебя интересный (посмотрелась в полированную нержавейку), и сам ты интересный. А я вот не интересная.

– Чо это ты неинтересная? – удивился я такому повороту мыслей.

– Потому что, я не нашла себя. Я никто и звать меня никак. Не рыба, не мясо. Так мамка говорит.

– Почему она так говорит?

– Потому что не хочу поступать в педагогический. Как посмотрю на своих одноклассников. И что, всю жизнь с такими балбесами нянчиться? Нафиг-нафиг!

– А надо обязательно в педагогический?

– А куда? – Женька слопала еще одну конфету. – В технический у меня ума не хватит. А значит я могу остаться вообще без высшего образования и не принести пользу обществу.

Как все сложно, подумалось мне. Я вот в прошлой жизни три образования получил и до доктора наук дорос. А много ли принес пользы обществу? Может быть, теперь получится? А вслух сказал:

– Ерунду твоя мама говорит, извини конечно. Не надо тебе себя искать. Ты уже есть. Умная, молодая, красивая…

– Красивая, значит? – ухватилась она за последнее определение. – Феликс, я тебе нравлюсь?

– Конечно нравишься! Ты вон какая!..

– Какая?

– Такая… ух! Был бы я помоложе!..

– Помоложе? – она засмеялась. – Тебе сколько лет? Двадцать?

– Двадцать один, – знала бы она сколько мне на самом деле.

– Ну да, пенсионер, почти! Прикалываешься? На пять лет старше – это много?

Не нравился мне её откровенный взгляд. Тут, кстати, закипел чайник. Я снял его с плиты.

– Давай, я тебе чайку налью? А сам, пожалуй, пивка выпью… жарко.

– Я тоже пива хочу! – возмутилась Женька и в возмущении слопала конфету.

– Мелкая еще, алкоголь пить.

– Мы с девками бражку пьем, – доверительно сообщила она. – У Ирки Шевелевой предок брагу ставит двадцатилитровыми бутылями. Она у него тырит. Когда литр, когда полтора отольет. Мы впятером соберемся и в зюзю!

Я представил это «в зюзю».

– Может ты еще и куришь?

Не-е! – Женька замотала головой. – Вонь эту, терпеть ненавижу!

– Смотри мне! – погрозил ей пальцем, с притворной строгостью – от бездуховности до грехопадения, один шаг. Ладно, уж, надеюсь партия и комсомол меня не осудят, за спаивание малолетних, – полез в холодильник и достал две банки «Бад». У Женьки глаза на лоб полезли.

– Это что? Пиво? Обалдеть! – она крутила мигом запотевшую банку в руках. – А как его открывать?

Я показал. Банка щелкнула. Мы сделали по глотку. Не похоже было, что Женьке пиво понравилось, но она мужественно глотнула ещё и ещё. Лицо у нее стало серьезное и решительное, словно долго собиралась, что-то сказать и наконец, собралась.

– Феликс, – сказала она, – я тебя люблю…

Я поперхнулся пивом и закашлялся.

Девушка поставила банку на стол и перескочив ко мне на колени, похлопала ладошкой по спине. А когда закончил кашлять, обняла за шею и впилась губами в мои. От неожиданности я ответил и с минуту мы ссосались. От Женьки пахло пивом и конфетами. Целоваться она не умела, больше кусалась. Потом внезапно отстранилась, глядя мне в лицо. Глаза у нее были яркие, а губы бледные большие и нежные.

– Феликс, я наверно, без тебя жить не смогу… – с горечью констатировала она.

– Это неправильно! – возразил я, поражаясь, как глухо звучит мой голос.

– Что неправильно?

– Всё неправильно! Я взрослый мужик, а ты маленькая девочка, какая может быть любовь?

К стыду, сказать, от близости её горячего тельца у меня неудержимо встал, а правую, свободную от пива руку, обнаружил машинально тискающей девичью грудку. Руку я немедленно убрал, а вот член, мерзавец такой, опускаться не хотел. Женька почувствовала. Шустро сунув ладошку под попу, нащупала его и хихикнула.

– Маленькая, говоришь? А чего тогда, он такой большой?

– Ну-ка, прекрати! – преодолевая сопротивление, столкнул её с колен. Жадно глотнул пиво – меня била дрожь.

Она не ушла. Стояла надо мной с видом попранной женственности. Потом заплакала, прикусив губу и неотрывно глядя на меня. Не выношу женских слез, а особенно девичьих.

Пришлось опять усадить её на колени, гладить плечико, целовать в мокрую соленую щечку.

– Ну, какая любовь, Женечка? Я же тебе говорил: у меня есть невеста, я скоро уеду из