Не оглядывайся назад!.. - Владимир Максимов

Пожалуй, я мог бы спать и дольше, но меня разбудили собаки. Они сидели у двери зимовья и тихо, деликатно, жалобно поскуливали, просясь на улицу. Мне тоже надо было облегчить свой мочевой пузырь, и я выскочил за двери вместе с ними!

После отливальной процедуры, снова запустив собак, разнежившихся за эти сутки в относительном тепле зимовья, я стал готовить для всех нас еду. Псинки, сидя недалеко от печи и следя за моими движениями, то сладко зевали, то принимались чесаться, доставая задней ногой до уха. А иногда, оскалив пасть, интенсивно начинали выгрызать с боков расшевелившихся в тепле блох.

«Какой же сегодня день недели? Какое число?» – попытался припомнить я и не смог.

Включил транзистор и сквозь далёкое эфирное шипение услышал окончание фразы: «В Москве семь часов утра, в Омске – десять, Иркутске – двенадцать, Хабаровске – четырнадцать часов…»

– Точно – два часа дня, – взглянув на циферблат своих ручных часов, висевших на воткнутой меж брёвен щепке у изголовья нар, ответил я неведомому и невидимому столичному диктору.

– Сегодня первое января!.. – бодро продолжил тот. – Тысяча девятьсот…

– Вот это да! – изумился я, не дослушав конец фразы.

Значит, уже новый год. И я в прямом смысле этого слова проспал его приход. А ведь планировал, как это делают многие охотники, «выскочить» на праздник, на денёк-другой, в посёлок. От Таи там наверняка пришло письмо с поздравлениями…

Наверное, давно уже растаяли те белые снега, на которых я выводил имя Тая. В звуках которого мне слышалось и: Та – единственная для меня девушка, лучше которой, казалось, не могло никого быть на свете… Я – там тоже читалось. Та + Я… Но что-то, увы, не сложилось, как хотелось, как предполагалась, в этой немудрёной формуле…

Угадывалось в этом имени и что-то Тая-щее в себе неизъяснимую та-инственность, неразгаданность тай-ны. Запах таящих снегов, так волнующих и человека, и зверя, и птицу – в нём тоже присутствовал…

Да, и мои мечты о том, чтобы стать знаменитым, получить Нобелевскую премию в области литературы, купить яхту, отделанную морёным дубом с ореховыми панелями внутри, присвоить ей имя Тая, – тоже стремительно и безболезненно тая-ли.

Не загадывая далеко вперёд, я постепенно снова учился радоваться мелочам. Тёплому полуденному солнцу. Первому подснежнику, вытаявшему у завалинки дома с южной стороны. Тому, что я очень скоро и, скорее всего, навсегда покину этот грустный и пустынный берег… А может быть, всё это были не такие уж и мелочи?..

И всё же жаль, что я покину этот край не на собственной яхте, имя которой пусть будет не «Тая», а, скажем – «Мечта» или «Свобода», всё более частые размышления о которой в последнее время ассоциировались у меня, прежде всего, с достаточным количеством денег. Чтобы в несовершенном нашем мире ни от кого не зависеть, особенно в мелочах. И чтоб иметь возможность в своём собственном плавучем «доме» бывать там, где тебе хочется. На Белом море, в Карелии, или в одном из фиордов Северной Норвегии, или – в Рейкьявике… А может быть: на Камчатке, Курильских или Командорских островах, Аляске… Всех тех местах, где я бывал когда-то. Которые любил. И где мне всегда было так хорошо и спокойно. И где никогда не бывал, но желал бы быть непременно. Куда меня порой тянуло неизвестно почему».

* * *

Почта располагалась рядом с магазином «Смешанные товары». На широкой, прочной, прогретой солнцем завалинке которого отдыхали вышедшие из тайги промысловики. Покуривающие в основном самокрутки с крепким табаком, от которого в воздухе вились синеватые струйки летучего дыма.

Собак, тоже греющихся на ласковом мартовском солнышке, было гораздо больше, чем бородатых, добродушных, с загорелыми обветренными лицами и руками охотников, о чём-то деловито беседующих между собой после стаканчика-другого дешёвого портвейна «Три семёрки», не одна пустая бутылка которого стояла уже на снегу, у их ног.

Собаки в отличие от своих хозяев были не так расслаблены и добродушны. В них не остыл ещё недавний охотничий пыл, азарт преследования зверя, без которого их жизнь казалась им бессмысленной. Наверное, именно поэтому, завидев ещё издали нездешнюю собаку, они всей разнокалиберной и разношёрстной сворой, сначала лениво, – для порядку, – а затем всё более озлобляясь и выслуживаясь перед хозяевами, с многоголосым лаем бросились к моему, вконец растерявшемуся в первые мгновения Шарику. Который от первоначального страха аж присел у моих ног, озираясь на круживших вокруг нас со всех сторон кобелей и сук и жалобно потявкивая, а потом и скаля зубы на некоторых из них.

Силы были неравны, и Шарик искал защиты у меня…

Настоящие охотничьи собаки, особенно лайки, обычно равнодушны к незнакомым людям, но отнюдь не равнодушны к незнакомым сородичам. И если противник достаточно силён и оказывает сопротивление, разъярившиеся псы могут погрызть его до полусмерти, а то и – до смерти. С равнодушным видом потом отойдя от пришельца, оставив околевать оного где-нибудь под забором.

Честных правил боя здесь не существует. Главенствующий «клич» один: «Бей чужака!» Щенков, правда, сильно не дерут, тем более, если тот покажет свою покорность, задрав лапы кверху и выставив «на милость победителя» самые уязвимые места: живот и шею.

Шарик покорности не проявлял. А вдохновлённый тем, что я рядом, всё с большей яростью начинал огрызаться, преодолевая страх. И, судя по нешуточным наскокам озверевшей своры, которую мне было всё труднее сдерживать, собаки намеревались «поучить» его как следует.

Я резко наклонился, отчего разношерстная стая немного отхлынула в разные стороны. Обычно собаки, наученные горьким опытом, опасаются, что после такого движения человека в них полетит камень. Однако камня поблизости не оказалось, и я, схватив в руки первую попавшуюся мне палку, с криком «А ну, прочь, сволочи!», сделал шаг вперёд. Некоторые из собак норовили куснуть палку. А если доставалось Шарику – он жалобно взвизгивал от боли. На меня оголтелая свора пока не покушалась.

С завалинки своих кобелей и сук громкими голосами стали окликать мужики.

– Белка! Сивый! Гром! На-аа-зад! Не тронь! Сюда!

Одновременно они обращались и ко мне:

– По башке только, парень, не бей! А по хребтине как следует вытяни, чтоб знали край, да не падали.

Видя мои тщетные попытки разогнать собак, на нетвёрдых, каких-то волнистых ногах, снявшись с насиженного места, со штакетиной в руках – ещё одной частицей жалких остатков палисадника у магазина – на помощь мне двинулся немолодой уже, весёлый мужичонка.

Увидев атаку с двух сторон, первыми сообразили, что делать, породистые лайки. С закрученными на спину хвостами, с гордой осанкой победителя, не очень быстро, чтоб не терять достоинства, они засеменили прочь – поближе к завалинке, подальше от драки.

Удалившись на безопасное расстояние, с равнодушным казалось ко всему на свете видом они разлеглись: кто на высоком трёхскатном деревянном крыльце магазина, кто – рядом с ним, словно и не было в них ещё минуту назад такой ярости…