Опыт нелюбви - Анна Берсенева

– Я еще побуду с часок, – сказала Кира. И, чтобы мама не стала возражать, объяснила: – Морс клюквенный сварю. У нас же клюква есть? При гриппе хорошо. В Кофельцах все варили.

Тетя Мария, Федькина мама, говорила, что во время болезни надо пить как можно больше клюк-венного морса. И все ее слушались – осенью запасали клюкву, а потом всю зиму варили больным детям морс. Мария Игнатьевна Кузнецова была детским врачом от бога.

– Не волнуйся, Кира, иди, – повторила мама. – Живи, как тебе надо, на меня не обращай внимания. А морс вон готовый в холодильнике. Мне вчера показалось, папа недомогает как-то, я и сварила… Забери его, пожалуйста.

Когда Кира открыла входную дверь, Длугач вышел из комнаты в прихожую. Он был в спортивных штанах и без майки. Кира увидела, что его голые плечи пылают жаром.

– Ну зачем ты встал? – сказала она. – При температуре надо лежать. А то сердце надсадишь.

– Надсадишь? – усмехнулся он. – Интересно говоришь.

– Это не я – бабушка так говорила.

– Надо было тебе дома сегодня оставаться. Зря я тебя к себе выманил.

– Что я, мышь?

– Почему мышь?

– Это ее из норки выманивают.

– Ну, не выманил – позвал. Не сообразил, что заразный.

– Я маску надену, – улыбнулась Кира.

Она осторожно поставила на пол пакет, в котором была трехлитровая банка с клюквенным морсом, и сняла плащ.

Их с Длугачем жизнь невозможно было назвать ни раздельной, ни совместной. После минской поездки он привез ее в эту квартиру прямо из аэропорта, и весь день, и всю ночь, благо были выходные, они не выбирались из постели. Это было для Киры так непривычно, так тягостно, так болезненно даже и так чрезмерно, что она еле сдерживалась, чтобы не вылететь из кровати пробкой. Но он ее не отпускал, и она ему не перечила, главным образом потому, что не хотела, чтобы он заметил ее непривычку к любовным утехам.

Но когда в воскресенье вечером Кира сказала, что ей надо привести себя в порядок перед работой, – Длугач не возразил. Смотрел, как она одевается, жевал хлеб – ресторанный обед, который он заказал по телефону, был давно съеден, а другой еды в доме не нашлось – и не пытался ее удержать. Не пытался даже спросить, когда она придет снова. Да и не предлагал ей прийти к нему снова.

Все это уязвило Киру так, что она вышла из его квартиры – то есть не его, а съемной и унылой, – даже не оглянувшись. Но стоило ей оказаться дома, как уязвленность ее прошла, и она просто осознала, что поступила совершенно правильно, не оставшись у Длугача.

С каким облегчением погрузилась она в горячую ванну, и даже не столько в ванну, сколько в уединение! Все-таки тридцать лет не восемнадцать, все привычки уже сложились, приладились к собственной душе – наступила гармония. Может, потому про ее возраст и говорят: лучшие годы. И почему она должна жертвовать этими лучшими своими годами, да пусть даже только обыденными своими привычками? Потому что некоему мужчине удобно иметь ее у себя под боком? Да, кстати, и неизвестно, удобно ли это ему, он ведь не посчитал нужным высказаться на эту тему…

Таким образом Кира рассуждала весь вечер воскресенья и весь день понедельника.

Вернее, в рабочий день она не очень-то об этом рассуждала. Ей просто не до посторонних рассуждений было перед выходом первого номера ее газеты. Была суета, волнение, потом всей редакцией отслеживали отзывы на явление своего детища, потом поехали в ресторан, где Длугач решил отметить событие…

В ресторане, сразу после ужина, когда началась болтовня и танцы, он подошел к Кире и за-явил, что хочет ее страшно, что не выдержит больше ни часа, а потому они должны немедленно ехать к нему.

Так и сказал, стоя перед ней с бокалом коктейля:

– А то не выдержу, прямо тут на тебя наброшусь.

И бокал при этом поставил на барную стойку, как будто руки освободил.

– Ты что? – Кира даже отшатнулась от него испуганно. – Как подросток!

– Да вот так вот. – Он пожал плечами. – Зацепила ты меня, говорил же тебе. А чем – сам не понимаю. Поехали, а?

Со стороны их общение выглядело, наверное, вполне светски. Длугач вообще выглядел в дорогих интерьерах органично, и костюм отлично сидел на его большой тяжеловесной фигуре, которую Кира с первого взгляда назвала про себя лесной, и был какой-то особенный шарм в резком сочетании природной его натуры с утонченным антуражем городского быта. А ей к этому вечеру Люба сшила такое платье, в котором она выглядела не хуже Золушки после визита феи, поэтому чувствовала себя непринужденно, именно что светски.

И вот при этом светском разговоре, при этом разноцветном коктейле, при зеркалах и бронзе дорогого ресторана он стоял перед нею все равно что голый и обещал наброситься на нее немедленно, и не было никаких причин сомневаться в том, что он именно так и сделает.

Сначала она растерялась, потом рассердилась, а потом… Потом она почувствовала, что его желание передается ей, да и не передается даже, а перебрасывается на нее, как перебрасывается с дерева на дерево огонь лесного пожара.

– Поедем, – сказала она.

Сочетание в собственной душе готовности быть с ним постоянно и желания так же постоянно отстраняться от него поразило Киру. Прежде она не знала в себе таких противоречивых сочетаний. Но ведь и вся ее жизнь стала теперь совсем не такой, как прежде. Значит, надо прислушиваться к новым своим желаниям и приводить жизнь в соответствие со своей обновленной природой.

Поэтому когда той ночью она наконец выбралась из постели и начала одеваться, и Длугач, лежа в кровати, глядя на нее с непонятным выражением, сказал: «Оставайся у меня», – она обернулась к нему от зеркала, в которое, причесываясь, смотрелась, и, помедлив, ответила:

– Сегодня останусь. Но совсем – не получится. Извини.

Он промолчал. Но взял ее за руку, притянул к себе и снова снял с нее платье, которое она только что надела. Значит, счел ее решение приемлемым для себя.

И так это длилось уже больше года, и теперь, осенним вечером, Кира надевала тапки в его прихожей, а он смотрел на нее блестящими от температуры глазами.

– Ты хоть что-нибудь ел? – спросила Кира.

– Не хотелось. Лихоманка чертова с самого утра бьет, ни аппетита, ничего. Надоело уже.

Кира приложила ладонь к его лбу. Конечно, температура, и высокая. Может, сорок опять.

– Давай «Скорую» вызовем? – предложила она.

– Нет. – Он помотал головой и сразу поморщился: наверное, движения доставляли ему боль. – Я таблеток, если честно, не пил еще.

– Нет, ну вы посмотрите на него! – возмутилась Кира. – Не царское это дело, таблетки?

– Да выпью, выпью. – Он примирительно положил ей на плечо тяжелую пылающую руку. – Тебя ждал.