Правек и другие времена - Ольга Токарчук

Родился сын, которого она назвала Мареком. Он был тихий и спокойный.

С самого начала он спал всю ночь не просыпаясь. Оживлялся только, когда видел грудь. Павел уехал на очередную учебу, так что после родов Мисей занимался Михал.

— Это слишком много для тебя, четверо детей, — сказал он. — Вы должны как-то предохраняться. В конце концов, Павел в этом разбирается.

Вскоре Мися убедилась, что Павел ходит с Полипой по бабам. Может, ей и не стоило таить на него обиду за это. Сначала она была в положении — толстая и опухшая. Потом наступил послеродовой период, который она плохо переносила. И все же Мися затаила обиду.

Она догадывалась, что он обжимает и имеет всех этих буфетчиц, продавщиц из мясных магазинов, официанток из тех ресторанов, которые находились под его контролем как государственного служащего. Она обнаруживала на рубашке Павла следы помады, длинные волоски. Начала выискивать в его вещах чужие запахи. И в конце концов нашла начатую пачку презервативов, которыми он никогда не пользовался, когда они занимались любовью.

Мися позвала сверху Изыдора, и они вместе разъединили большую двойную семейную кровать в спальне. Она видела, что Изыдору понравилась эта идея. Он даже добавил кое-что от себя к этой новой конструкции — поставил горшок с большой пальмой посередине комнаты между кроватями. Михал смотрел на это с кухни, куря сигарету.

Когда Павел вернулся слегка навеселе, Мися подошла к нему с четырьмя детьми.

— Я убью тебя, если сделаешь это еще раз, — сказала она.

У него задрожали веки, но он не пытался делать вид, что не знает, о чем речь. Потом бросил ботинки в угол и весело рассмеялся.

— Я убью тебя, — повторила Мися так зловеще, что младенец на ее руке жалобно заплакал.

Поздней осенью Марек заболел коклюшем и умер.

У сада есть два времени, которые наступают, чередуясь каждый год. Это время яблонь и время груш.

В марте, когда земля становится теплой, сад начинает вибрировать и впивается в тело земли когтистыми подземными лапами. Деревья сосут землю, как щенята, а их стволы становятся теплыми.

В год яблонь деревья тянут из земли кислые воды подземных рек, которым дана сила перемен и движения. В этих водах есть потребность стремления вперед, увеличения и распространения.

В год груш все совершенно по-другому. Время груш — это высасывание из минералов сладких соков, это медленное и спокойное их соединение в листьях с лучами солнца. Деревья останавливаются в своем росте и смакуют сладость бытия. Без движения, без развития. Сад кажется тогда неизменным.

В год яблонь цветы цветут недолго, но они самые красивые. Часто их сковывает мороз или стряхивают внезапные ветры. Плодов много, но все они мелкие и невзрачные. Семена странствуют далеко от мест своего рождения: пересекают речной поток, летят над лесом на другие луга, а иногда ветер переносит их даже через моря. Помет животных слабый и немногочисленный. Но из тех, что переживут первые дни, вырастают здоровые и ловкие особи. Лисы, родившиеся во время яблонь, не боятся подходить к курятникам, так же ястребы и куницы. Кошки убивают мышей не потому, что голодны, но ради самого убийства, тля атакует людские огороды, а бабочки выбирают на крылья самые яркие цвета. Годы яблонь рождают новые замыслы. Люди протаптывают новые тропинки. Корчуют леса и сажают молодые деревья. Строят на реках плотины и покупают землю. Возводят фундаменты под новые дома. Думают о путешествиях. Мужчины изменяют своим женщинам, а женщины — мужчинам. Дети вдруг становятся взрослыми и уходят. Люди не могут спать. Слишком много пьют. Принимают важные решения и начинают делать то, чего никогда раньше не делали. Возникают новые идеи. Меняются правительства. Биржи нестабильны, и в любой день можно стать миллионером или вдруг все потерять. Вспыхивают революции, которые изменяют историю. Люди мечтают и путают мечты с тем, что считали реальностью.

В год груш не происходит ничего нового. То, что уже началось, — продолжает быть. То, чего еще нет, — набирается сил в небытии. Растения укрепляют корни и стволы, но не взмывают вверх. Цветы цветут медленно и лениво, пока не становятся большими. На розовом кусте совсем немного роз, но каждая из них крупная, с человеческий кулак. Таковы и плоды во времени груш — сладкие и ароматные. Семена падают там, где росли, и сразу же пускают сильные корни. Колосья хлебов толстые и тяжелые. Если бы не человек, тяжесть семян придавила бы их к земле. Люди и скот обрастают жиром, потому что закрома ломятся от урожая. Матери рожают крупных детей, и чаще, чем обычно, на свет являются близнецы. Животные тоже имеют многочисленный помет, а молока в сосках столько, что им удается выкормить всех малышей. Люди думают о строительстве домов и даже целых городов. Рисуют планы, измеряют территорию, но за работу не принимаются. Банки обнаруживают огромную прибыль, а склады больших заводов переполнены товарами. Укрепляются правительства. Люди мечтают — и в конце концов замечают, что каждая их мечта сбывается, даже тогда, когда уже слишком поздно.

Павлу пришлось взять на работе несколько дней отпуска из-за смерти отца.

Отец умирал третий день. Казалось, что вот уже и конец — но спустя час Старый Божский поднимался и шел на Большак. Стоял около забора и качал головой. Павел со Стасей брали его под руки и вели к кровати. В течение трех этих дней отец ничего не говорил. Павлу казалось, что тот смотрит на него умоляюще, словно чего-то хочет. Но Павел считал, что сделал все, что мог: находился при нем все это время, подавал воду и менял простыни. Как еще можно было помочь умирающему отцу, он не знал.

Наконец Старый Божский умер. Павел задремал под утро, а когда через час пришел в себя, то увидел, что его отец не дышит. Маленькое тело старичка обмякло, стало дряблым, как пустой мешок. Не было сомнения, что в нем уже никого нет.

Но Павел не верил в бессмертие души, поэтому зрелище это показалось ему страшным. Его объял ужас, что скоро он и сам превратится в такой же мертвый клочок плоти. И это все, что после него останется. Из его глаз потекли слезы.

Стася держалась очень спокойно. Она показала Павлу гроб, который сделал себе отец. Он стоял в риге, прислоненный к стене. Его крышка была из гонта.

Теперь Павел должен был заняться похоронами и, хотел он того или нет, идти к Приходскому Ксендзу.

Он встретил Ксендза во дворе костела около его машины. Приходской Ксендз пригласил Павла в холодную, погруженную во мрак канцелярию, а сам уселся за блестящий полировкой стол. Долго искал нужную страницу в книге регистрации кончин и старательно вписал там данные Старого Божского. Павел стоял в дверях, но поскольку не любил чувствовать себя просителем, сам подошел к стулу перед столом и сел.

— Сколько это будет стоить? — спросил он.

Приходской Ксендз отложил перо и посмотрел на него внимательно.

— Я не видел тебя в костеле уже много лет.