Правек и другие времена - Ольга Токарчук

Но Ольга Токарчук стержнем непрерывности делает женскую линию, а не мужскую. Отсюда совершенно иным оказывается видение истории. Символическим образом является не генеалогическое древо — и никакая другая постоянная структура, — а грибница, нескончаемое переплетение тканей; начала и конца здесь отыскать невозможно. Это лабиринт, в котором жизнь ползет с нитки на нитку, не задаваясь вопросом, все та же ли это или уже совершенно другая подземная «ветвь». В этой новой истории значение имеет не количество выигранных войн, победоносных революций, введенных перемен — значение имеет непрерывность. История рода течет не только по линии отцов и сыновей, но и по линии матерей и дочерей. Вот почему почти в самом начале романа появляется предложение: «Да нам вообще дочки нужны. Если бы все вдруг начали рожать дочек, в мире стало бы спокойно». Так что важным оказывается не тот, кто может жизнь забрать — ведь рано или поздно кто-нибудь это сделает, — и не тот, кто жизнью правит; важным оказывается тот, кто жизнь хранит (дает ее, окружает заботой). В такой перспективе семейная сага тянется столь долго, сколь долго продолжается жизнь ее членов — независимо от того, какого они пола. Первая глава «Правека» носит заголовок «Время Правека», последняя — «Время Адельки». Теперь уже Аделька будет своей жизнью повествовать о дальнейшем течении истории.

«Бог пульсирует в переменах», или Гностика и миф

Не все в повести Ольги Токарчук относится к эпопее или саге. Есть в ней части, которые предлагают более широкую мировоззренческую трактовку произведения. Здесь прежде всего следует указать на инструкцию к игре, «Ignis fatuus», которую раввин дал Помещику Попельскому, чтобы излечить его от меланхолии.

Помещик погружается в меланхолию, поскольку его настигло — гностическое по духу — убеждение, что мы живем не в наилучшем из возможных миров. Инструкция к игре, в сущности, подтверждает это ощущение. Она является апокрифом Ветхого Завета, рассказывающим, что Бог создал не один мир, а восемь. Каждый раз Богом руководил иной замысел, каждый раз он — точно гностический Злой Демиург — приходил к выводу, что нечто, созданное им, не слишком удалось. Мир, рожденный в результате множества противоречивых и поспешных намерений, это уже не произведение бессмертной и безошибочной воли Господа, а дитя каприза и случайности. Такой мир не стабилен, не безусловен и не окончателен, он — полон хаоса. Данный апокриф, хорошо вписавшийся в меланхолическое настроение Помещика, укрепляет его в потребности поиска того момента, когда закончилось совершенство и началось существование, полное боли, зла и страдания. Одновременно возникает проблема, что же делать с ускользающим временем — этой наиболее болезненной, мучительной и неизбежной реальностью нашей жизни.

На отдельных героев «Правека», как мне представляется, можно смотреть именно как на представителей разных позиций по отношению к ускользающему времени. Помещик Попельский считает, что «мир движется к концу, а действительность распадается, как трухлявое дерево, материю изнутри подтачивает плесень, и это происходит без всякого смысла и ничего не значит». Поэтому он впадает в меланхолию — болезнь души, терзаемой ощущением бессмысленности жизни; игра «Ignis fatuus» не лечит его недуга, а лишь позволяет ему еще больше отделиться от действительности. Его позицию — как и Павла Божского — можно назвать позицией изоляции. Оба увидели, что история является распадом, и пришли к выводу, что не существует ничего устойчивого и постоянного. А раз Бога нет, то ничто не представляет ценности. На противоположном конце находится Иван Мукта, русский солдат, который пришел в Правек вместе с армией и с войной. Он тоже видит, что все подвержено изменению, но выносит отсюда другой вывод: Иван думает, что раз Бога нет, тогда богом является природа.

Между позициями изоляции и экспансивности, между аскетизмом и витальностью находятся другие. Например, Мися, которая отчаянно ищет смысл в ускользании времени: она «внимательно наблюдала, как меняется она сама и как вокруг нее меняются другие, но она не знала, к чему это ведет, что является целью этих перемен». В ее глазах все на свете живет собственным ритмом, в своем особом времени, и времена эти накладываются друг на друга. Вещам полагается вечность («вещи просто существуют во времени, и это существование во времени является жизнью в большей мере, чем что-либо иное»), природе полагается цикличность, а людям доступно только знание, что их жизнь нельзя вписать в повторяемый ритм, ибо все однократно: «она размышляла о том, что цветения деревьев не удержать […]. Ее не могло утешить, что в следующем году опять будет то же самое, потому что она знала: это не так. В следующем году деревья будут другими […]. „Никогда не повторится вот эта цветущая ветка, — думала она. — Никогда не повторится это развешивание белья на веревках. Никогда не повторюсь я“».

Значит ли это, что каждый, кто столкнется с явлением ускользания времени, должен усомниться в Боге? И да и нет. Чтобы понять этот неоднозначный ответ, надо обратиться к предложенной Токарчук в «Правеке» ее собственной оригинальной мифологии. Основана она на выводе, что мы напрасно идентифицировали Бога с совершенством и неизменностью. С тех пор как мы это сделали, жизнь — с ее несовершенством и непрочностью — стала чем-то менее ценным. Кто видит, что время невозможно остановить, тот — как Помещик Попельский или Павел Божский — застывает в неподвижности и с меланхолической задумчивостью смотрит, как Ничто пожирает все вокруг. Или, как Иван, хочет натешиться жизнью, пока и его земля не прибрала. Тем временем, Бог Ольги Токарчук — «в каждом процессе», он «пульсирует в метаморфозах», а значит, иногда «его и вовсе нет», и когда он возвращается, то являет себя в ускользающем времени, убывании, в распаде. Это бог несовершенный, ходящий где-то среди нас, бог нашего калибра, может быть, это даже кто-то самый слабый из нас.

Миф, с которым нас знакомит «Правек», таким образом, не оправдывает страдания, он лишь сообщает, что следует отделить смысл жизни от бессмертия: ценно не только то, что вечно, но и то, что преходяще. Надо вернуть Бога на землю и увидеть его в грибнице, в кофемолке, в рождении ребенка. Если бы нам удалось разглядеть Бога во всем, что «неполноценно», тогда бы деление живых существ на лучшие и худшие, презрение ко всему несовершенному, а в конце концов и убийство — были бы намного более трудными.

Вот какова эта — красивая и сентиментальная, волнующая и простая, банальная и мудрая — книга Ольги Токарчук.

Пшемыслав Чаплинский