Итальянский темперамент - Джоанна Лэнгтон

— И это лишний раз доказывало тебе мою вину, — заключила за него Марша.

— Увидев тебя снова через четыре года, я опять повел себя непростительным образом. Я очень боялся, что ты опять меня одурачишь…

— Это я знаю, — перебила его Марша. — Но то, что делал ты, не идет даже ни в какое сравнение с тем, как поступил со мной твой подлый братец.

— Но я вел себя как сбежавший из психушки маньяк! Хотел, чтобы ты вернулась ко мне. И мне было все равно, каким способом я этого добьюсь, — признался он.

Воцарилось напряженное молчание.

Винченцо посмотрел на нее с каким-то затравленным выражением на лице.

— Простишь ли ты мне когда-нибудь то, что я сломал твою жизнь?

— Ее сломал Лука. Он во всем виноват.

— Как ты себя чувствовала, когда я внезапно, сразу после той ночи, уволил тебя? — неуверенно спросил он.

— Наверное, так же, как чувствовал себя ты, когда Лука привез тебе это досье. Я была потрясена.

— А когда узнала, что беременна? — продолжал допытываться Винченцо.

— Это показалось мне концом света.

— Я никогда раньше не спрашивал тебя об этом, — немного переждав, сказал Винченцо. — Но не считаешь ли ты, что пора тебе рассказать, как ты жила все это время?

Она рассказала ему все. Винченцо выглядел совершенно подавленным ощущением своей вины перед ней, так что она пожалела, что он вообще захотел услышать ее признание. Ему и так уже достаточно досталось сегодня.

Когда она закончила, он неловко прокашлялся.

— Этот шрам, — начал он. — Это последствие родов?

— Да.

— Расскажи мне об этом.

— Зачем?

— Я должен был быть там. Ты ведь могла умереть, — с трудом выговорил он.

— Ерунда. Обычная операция, — утешила его она. — Мне даже не сделали общего наркоза.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я была в сознании, когда он родился. Они просто закрыли мне лицо простыней…

Винченцо смотрел на нее с нескрываемым ужасом.

— В сознании? повторил он. — Боже мой… это же средневековье какое-то…

И прямо на ее глазах Винченцо замертво рухнул на персидский ковер: он потерял сознание.

Не зная, плакать ей или смеяться. Марша развязала его галстук, расстегнула пиджак и подумала, что вряд ли от него было бы много пользы в момент появления Сэмми на свет. К нему постепенно возвращалось сознание. Он хлопал глазами с самым нелепейшим видом.

— Мне тогда было ничуть не больно, — уверила его Марша.

— Сделать с тобой такое, когда ты была в полном сознании, — пробормотал он, болезненно вздрагивая.

— Мне кажется, что ты смертельно устал. Тебе надо в постель.

Он сел.

— Я прекрасно себя чувствую.

— Глядя на тебя, этого не скажешь. — Чувствуя себя на высоте положения, Марша решила взять все в свои руки.

— Говорю тебе, я чувствую себя прекрасно, и нам еще надо о многом поговорить, — спорил он, пока она толкала его наверх по лестнице.

— Поговорим завтра.

— Я не могу ждать так долго. Где ты уложила Сэмми?

Они на цыпочках вошли в темную спальню и взглянули на спящего сына.

— Он скучал по мне?

— Еще как! — прошептала Марша.

— Я привязался к нему всем сердцем, — отрывисто произнес Винченцо.

— Но лучше не будить его. Иначе он проснется и раскапризничается.

С преувеличенной осторожностью он закрыл дверь и в нерешительности остановился, как будто потерявшись в собственном доме.

— Я превратил наш брак черт знает во что…

— Да, ты очень старался, — не стала спорить Марша. — Но хуже всего было с Фредди.

— С каким еще Фредди?

— Я специально заставила тебя купить этого попугая, чтобы посмотреть, как далеко ты сможешь зайти в своем стремлении выглядеть заботливым!

Он понимающе улыбнулся.

— Ты хочешь сказать…

— Другой твоей ошибкой была история с этой малолетней потаскушкой Рафаэлой…

Винченцо поморщился.

— Я тогда был в отчаянии…

— Но я не знала об этом, пока ты не открыл эту газету и не увидел сообщение об аресте Хоуарда. Вот тогда, как мне кажется, ты действительно вышел из себя. — Марша улыбнулась своей очаровательной улыбкой. — Ну что, зайдешь или нет? — спросила сна дразнящим тоном, когда он остановился в дверях ее спальни.

Винченцо вошел и настороженно ждал, что она скажет дальше.

— Вчера ты вел себя как человек, одержимый только одной мыслью, — ласково продолжила она. — Я так и видела, как мы льем кипящую смолу на осаждающие твой замок полицейских!

— Может быть, я немного и переборщил, но моя тревога была вполне естественной, — возразил он.

— Тревога? — переспросила Марша, с трудом удерживаясь от того, чтобы не расхохотаться. — Да ведь к тому времени, как мы прилетели в Лондон, ты был уже готов лжесвидетельствовать ради меня!

— Видит Бог… я не хотел, чтобы ты села в тюрьму!

— Ты задумал пожертвовать ради меня своей свободой, своим честным именем, — закончила Марша. В горле у нее комом застряли слезы, мимолетное веселье куда-то исчезло. — Винченцо, это было так мило с твоей стороны…

— Мило? — Услышав этот совсем, по его мнению, неподходящий эпитет, он потемнел лицом, в блестящих глазах загорелся злой огонек.

— Я была тронута до глубины души. И поняла…

— Что только влюбленный человек может строить из себя такого идиота! — закончил за нее Винченцо. — Ну и почему бы тебе не посмеяться?

— Я вовсе не смеюсь, — прошептала Марша.

— Я всегда любил тебя, — произнес он почти с вызовом. — И все мысли о том, что ты бесчестна и жадна, совершенно не помогали. Я захотел получить хотя бы то, что было возможно…

От подступающих слез у нее защипало в носу. Она вспомнила, как он заявил ей то же самое в первую брачную ночь, но только сейчас поняла истинное значение этих слов.

— Но я чувствовал себя так неуверенно… поэтому и вел себя развязно.

— И мучился от ревности.

Чуть помедлив, Винченцо ответил ей кивком.

— Ты зря мучился, — тихо сказала Марша. — Я никогда не переставала любить тебя. Я уже тогда сказала, что люблю тебя, а ты плюнул мне в лицо!

— Я думал, что ты лжешь, — признался он.

— Ты хочешь, чтобы я написала это своей кровью?

— Я думал, что получаю тебя только потому, что богат.