Багрянец - Адам Нэвилл

Собравшиеся в здании издали негромкий благоговейный возглас.

Подземные толчки прекратились.

Стив, едва переставляя дрожащие ноги, развернулся, собравшись уходить. И в тот же миг из сарая вырвались три собаки, ревущие точно псы из самой пасти ада, и, прижимаясь к земле, стремительно бросились на него.

* * *

Стиву удалось добраться до деревьев, начинавшихся за загоном для пони, но тут ему на спину с гневным рыком запрыгнул первый пес. В лицо дохнуло мясной вонью. Стив рухнул на колени, во влажные листья и жирную красную почву. Ему представилась львица, схватившая газель за ляжки.

Он стряхнул пса, но вторая собака тут же вцепилась ему в предплечье, а для таких челюстей кости были все равно что палочки, вокруг которых обвиваются помидоры. Зверь легко прокусил куртку, кожа натянулась под клыками, а в следующий миг зубы вошли в мясо, точно вилка – в тесто.

Стив задыхался, и пар от его дыхания таял в чернильном воздухе. Деревья, темное небо, крапива и ежевика смешались у него перед глазами, а собачий лай и рык заглушали все, даже рев крови в голове. Уничтожить его – вот чего они хотели, чему служили в это мгновение их желтые клыки.

Стив заехал камерой в морду одной из собак; сверкнули черные десны, слюнявые челюсти на руке разомкнулись, фиолетовый язык свернулся, будто моллюск. Собака отступила и затрясла головой, пытаясь чихнуть.

С рукава укушенной руки капала черная кровь – это жизнь вытекала из его тела. Стив резко втянул воздух через зубы, готовый заплакать по-настоящему – его прокусили насквозь. Еще никогда Стива не кусали собаки.

Он заковылял дальше, два раза упал на пни, но встал на ноги. Продираясь сквозь колючий кустарник, он разодрал штаны, и теперь яйца овевал холодный ветер.

Собака снова схватила его под коленкой, пронзив клыками и жир, и мышцы; вся нога до самого бедра вмиг превратилась в сплошное кровавое месиво. Псина упиралась задними лапами, пытаясь затормозить Стива и не желая разжимать челюсти; тогда Стив потащил зверя за собой вниз по склону, среди деревьев. Взъерошенный пес с остекленевшими глазами волочился следом, прижав уши к голове.

Другая псина нацелилась на окровавленное предплечье в порванном рукаве – а это то же самое, что схватить копейщика за древко и стащить с лошади: считай, он мертвец. Вот и собака напрягала могучие шейные мышцы, чтобы уронить Стива лицом вниз.

«Горло… Хочет горло…»

Он не мог ни говорить, ни кричать – только скулить. Даже в уме слова не складывались в предложения. Не осталось ничего, кроме тьмы, черных пастей и зубов, отрывающих мясо от кости, запаха влажных листьев, навоза и холодного воздуха, овевавшего хрупкое тело обессилевшего, испуганного, попавшего в беду мальчика.

Но Стив продолжал двигаться вперед, пользуясь склоном и силой земного притяжения, чтобы из темного леса попасть в более светлое поле за ним.

«Я… пони…»

Он выпал из леса в навоз, запутался в траве и приземлился на четвереньки, ощутив коленями влажную почву. Стив неловко попытался стряхнуть собак, вцеплявшихся в его плоть с жутким влажным чавканьем, но напрасно. Перед глазами горело яркое белое сияние, но Стив с ревом двинулся дальше.

В приливе сил он поднялся вместе с двумя собаками, присосавшимися к нему, точно огромные пиявки. Третья пара челюстей вгрызалась в лодыжку. Обе ноги сзади вымокли, а на заднице в штанах зияла одна огромная дыра.

Боль не отпускала Стива, но адреналин позволил ему сделать еще десять шагов от границы леса и позвать на помощь. Однако все три псины не отпускали, стремясь загнать, утомить человека.

«Обучены».

Стив каким-то образом умудрился не выпустить камеру из рук, подняв ее над головой, будто шел по пояс в воде. Тогда он со всех сил опустил камеру на голову псу, который грыз предплечье, – тот заскулил и попятился бочком. Один глаз у собаки закрылся.

– Не трогай мою собаку, мудак! – заорал человеческий голос. Стив с трудом обернулся, вместе со своим бессильным телом волоча шлейф из собак, свисавших с его конечностей, и увидел красных людей. Остатки сил вытекли из ног, будто теплая вода, и он сказал, глядя в небо:

– Твою же мать.

Красные – их было по крайней мере дюжина – со взъерошенными напомаженными волосами и гневными алыми лицами медленно, терпеливо сопровождали Стива, едва продвигавшегося в долину. Красный народ, взяв его в кольцо, бесшумно плыл, точь-в-точь как овцы, днем сопровождавшие его движение вверх; и точно так же, как безразличная скотина, жуткие туземцы спокойно наблюдали за невыносимыми страданиями, не пытаясь их никак облегчить. Стиву казалось, что в больших белых глазах он видит радость от его мучений.

По ногам прокатывались горячие волны резкой боли, смывавшей жизненные силы; при очередном шаге в ступне что-то чавкнуло, но Стиву не хватало духа посмотреть. Адреналин иссяк, и он шел все медленнее. Он позвал маму, но голос сорвался.

Бородач с черным камнем в жилистой руке шагнул ближе – ухмылка на крысиной роже обнажала кривые зубы, точь-в-точь как у его собак. Молочно-белый шрам рассекал глаз незнакомца. Он заехал черным камнем прямо Стиву в лицо.

Хрусть.

Перед глазами Стива все затряслось, потом потемнело. В черноте плавали белые точки. Затем зрение наполовину вернулось, и он увидел слюну, текущую из его рта. «Чем пахнет?» Кажется, Стив чувствовал запах собственных мозгов.

Собаки продолжали тянуть и рвать – одна перекусила какие-то крупные нервы в ноге, и по коже пошли «иголки», каких он прежде никогда не чувствовал. Ступня похолодела и онемела, и Стив потерял равновесие.

«Небо, собаки… Все красные смотрят…»

От усталости у него помутился рассудок, в голове завертелся бешеный вихрь мыслей и воспоминаний. Разум противился происходящему здесь и сейчас, одновременно отказываясь осознавать, что такое «сейчас» и куда оно ведет. Странные мысли будто уносили Стива из его тела: вот они с двоюродным братом в детстве в одинаковых плавках бегут по песку, смеясь. «Помоги нам, Гэри», – прошептал он.

«Вон, вдалеке… Море…»

Вот его мать в коричневом свитере, который Стив последний раз видел тридцать лет назад; к шерсти приколота деревянная лакированная брошка в виде совы. Мама утерла большими пальцами слезы с его веснушчатых щек.

«Я умер. Мама…»

И темнота.

Шейла, такая же эффектная, с такой же идеальной прической, одеждой и макияжем, как всегда, искала в ящиках бутылочку воды в дополнение к бумажному платочку. Кэт обычно приходила в роскошный офис начальницы не для того, чтобы поплакать, но в этот раз не прошло и нескольких секунд, как платочек понадобился.

Очки редакторши отражали солнечный свет, бивший в окна, и Кэт лишь иногда видела ее глаза. Однако в те моменты журналистка ясно читала во взгляде Шейлы неловкость. Кэт решила – она и раньше это замечала, – что начальнице не часто приходилось поддерживать своих расстроенных подчиненных.