Путин против Путина. Бывший будущий президент - Александр Дугин

Будем называть вещи своими именами — нынешнее поведение Владимира Путина и его высказывания — есть признаки исторического реванша, возвращения на позиции «второго мира», заявка на авангард в сложном, но справедливом деле строительства новой многополярности. После этого без натяжек можно сказать: у России отныне есть внешнеполитическая доктрина. И эта доктрина соответствует основным критериям научного патриотизма. Теперь дело за малым: воплотить эти принципы в жизнь.

По сути, к революционным изменениям во внутриполитическом устройстве привела Федеральная реформа Владимира Путина, в результате которой Россия пережила серьезные геополитические трансформации. Однако на тот момент еще далеко не все представляли, что такое геополитика. Это мировоззрение власти, наука о власти, наука для власти долгое время находились под прямым запретом коммунистической идеологии. Действительная же актуальность геополитики для России открылась лишь именно с приходом Владимира Путина. Во-первых, геополитика — это дисциплина содержательная. Когда мы говорим, что она для власти, мы подразумеваем, что люди, находящиеся у власти, могут проверить на практике то, что им очень полезно знать законы геополитики. В то время как обычный человек эту дисциплину может испытать лишь пассивно, например, для того, чтобы понять содержательную сторону новостей или событий, происходящих в мире. В любом случае, это содержательное понятие геополитики предполагает рассмотрение мира и мировых процессов, привязанных к географическим реальностям. Например, когда мы говорим о демократии, о национализме, о либерализме, о монархии; когда мы рассуждаем просто — в политологических терминах, — мы говорим об этих понятиях, не привязывая их к месту. Когда мы начинаем говорить геополитически о тех же самых реальностях, мы говорим — российская демократия, евразийская демократия, западная демократия, о том, как демократия применяется к Востоку.

То же самое и относительно экономических моделей. Необходимо не просто рассуждать, что лучше, «план» или «рынок», но помещать и «план» и «рынок» в конкретные географические, историко-географические контексты. Но самое простое выражение геополитики сводится к следующему: между современной евразийской моделью множества цивилизаций и современной атлантистской, западной цивилизацией существует неснимаемое историческое, цивилизационное противоречие. Не сводящееся только к проблемам идеологии. Это доказывает тот факт, что когда Россия была империей и Британская империя была монархией, между нами существовали фундаментальные геополитические противоречия. Несмотря на сходную форму правления, у нас были совершенно разные цивилизационные интересы. Когда Запад стал демократическим, а Россия — большевистской, то под другой идеологической моделью все равно продолжали существовать те же самые геополитические противоречия. Когда Россия стала демократической, эти противоречия с демократическим же Западом никуда не исчезли. НАТО продолжила расширяться на Восток, бомбить наших геополитических союзников сербов, тем самым лишь подтверждая базовые законы геополитики, гласящие о том, что цивилизационное пространство, культурная география предопределяют исторические отношения между крупными геополитическими блоками, крупными народами и державами.

Не отрицая либерализм в абсолютном смысле, следует тем не менее отрицать тот рецепт либерализма западного типа, который нам навязывается атлантистскими геополитическими силами. Понятно, что какие-то элементы либерализма в экономике надо адаптировать в нашей специфике евразийской реальности. Что же касается советско-царистского проекта: эти исторические формы существования нашего общего евразийского пути в истории России себя изжили, они исчерпаны. Не стоит ратовать за их полное отрицание или опровержение никоим образом, но при этом надо понимать, что они исчерпаны исторически. На данном этапе мы должны выработать новый, третий путь, третью модель нашего государственного мировоззрения, государственной и культурно-общенародной идеологии, которая будет продолжать и развивать общую миссию нашей исторической судьбы на новом этапе.

Евразийская модель — начало рассмотрения нашей нынешней ситуации исходя из качественного цивилизационного пространства. Это является самым важным и перспективным путем развития нашего общества, поскольку позволит, сохранив основной импульс (географический, исторический, — которые лежали на предшествующих этапах развития нашего государства), тем не менее отыскать и разработать совершенно новое и уникальное мировоззрение для России в XXI веке, базируясь на исторических этапах. Мы должны идти дальше, не просто возвращаться к старому, а создавать новый синтез. С этих позиций и стоит оценивать Федеральную реформу Путина.

Еще с момента назначения Владимира Путина исполняющим обязанности премьера начинался иной этап в истории Российского государства. Давайте посмотрим на содержательную сторону тех событий, тех перемен, которые произошли за несколько лет до появления Путина. Мы перешли от коммунистической модели к демократической. Под этим знаком бурно развивались события с конца 80-х годов до конца 90-х годов. Но уже к середине правления Ельцина стало ясно, что прямое внедрение западных либеральных ценностей в России невозможно, оно наталкивается на глубинное сопротивление не просто какой-то оппозиции, а на базовые архетипы нашего национального уклада. Это стало понимать ельцинское окружение. Я тогда думал над тем, сам ли Борис Николаевич эволюционирует в этом ключе под воздействием объективных фактов, либо ему на смену придет тот человек, который не будет запятнан либеральными ошибками и реализует уже новый курс.

Новый курс назревал еще при Ельцине, началось привнесение в идеологию патриотически-державных ценностей. Однако при Ельцине полноценно сделать это не удалось. Но его преемник — Владимир Владимирович Путин воплотил в себе именно этот курс — на новое государственное строительство, на новое утверждение державной линии, на консолидацию всего российского общества в этом сложном историческом периоде, когда наши основные государственные ценности стояли под ударом. И по внутренним причинам, поскольку российское общество было расколото благодаря национальным конфликтам, сепаратизму, социальным кризисам, и под внешним давлением нашего геополитического соперника, воплощенного в Западе. Таким образом, путинский курс, его жесткая реакция на наглое выступление ваххабитов в Дагестане, захват чеченскими ваххабитами дагестанских территорий и, собственно говоря, Вторая чеченская кампания, плюс его федеральные реформы и вся его деятельность были направлены на усиление российской государственности. Это он декларировал, он это делал, и этот курс объективно соответствовал запросам того момента.

По большому счету это стало революцией сверху, которую мы пережили. Мы перешли от коммунизма к демократии, а затем, с приходом Путина, от западной, экстремистской, либерал-демократической, атлантистской модели к некоему патриотическому, евразийскому курсу. Это очень серьезный процесс, который затронул абсолютно всех. Речь идет о переделе мировоззрения, а это гораздо больше, чем передел собственности или властных полномочий. Речь идет о том, что мы меняем вехи. Это очень серьезный момент. Путин это декларировал, и Путин начал это осуществлять.