Спутники Марса: маршал Тюренн и принц Конде - Людмила Ивонина

Терезии и Людовика. Но ни один мешок с золотом тогда не пересек Пиренеи – в разоренной Испании не было такой гигантской суммы.

В результате французская дипломатия сохраняла свободу рук в испанских делах. Вот почему испанский король Филипп IV долго отказывался от этого брака; и вот что Мазарини имел в виду в 1646 г., когда впервые выдвинул идею этого альянса: «Если инфанта выйдет замуж за Его Величество, мы сможем претендовать на испанское наследство». Впоследствии Людовик XIV похитил идею кардинала, последовательно претворяя ее в жизнь. Уже через восемь лет после заключения Пиренейского договора, «права королевы» принесли Франции Лилль и валлонскую Фландрию. Но теперь, после заключения мира приехавший в Париж Филипп IV встретил виконта Тюренна словами: «Вот человек, который доставил мне не одну бессонную ночь»[94].

Пока герцог де Граммон в Мадриде официально предлагал от имени французского короля руку и сердце испанской инфанте Марии-Терезии, Людовик XIV и Анна Австрийская посещали южные провинции Франции. 18 января 1660 г. они прибыли в Экс, куда Луи Конде, усмирив свою гордость, приехал высказать благонадежность и почтение своему кузену. Можно представить, чего это ему стоило! Принц подписал бумаги о своем полном подчинении королю еще 26 ноября 1659 г. Он выехал из Брюсселя в конце декабря в подаренной испанцами великолепной карете, за которой следовала блестящая свита. Путешествие его, сопровождавшееся пышными приемами, длилось почти месяц. В пути принц написал испанской инфанте письмо, в котором выражал радость по поводу предстоящего бракосочетания с Найхристианнейшим монархом (т.е. Людовиком) и просил ее не забывать об услугах, оказанных Его Католическому Величеству (т.е. испанскому королю). В зале архиепископства в Эксе он, наконец, предстал перед королем и Анной Австрийской, опустился перед ними на колени и вымаливал прощение, которое, несмотря на холодность Людовика, было ему дано. Все еще помня зло, причиненное ему принцем, король взял себя в руки, был чрезвычайно вежлив и даже пригласил бывшего мятежника к себе на свадьбу. Конде вежливо отказался – хоть так можно было еще проявить свою гордость[95].

Французский монарх и его первый министр простили высокородного смутьяна, возможно, и потому, что собирались активно использовать его военный авторитет в будущем. Конде еще предстояло покрыть себя новой славой.

Но еще более весомые достижения ожидали его недавнего противника Тюренна.

Ложный оптимизм нового правления

Достаточно малого, очень малого числа людей,

Чтобы исправить или испортить нравы народа

Марк Туллий Цицерон

Не имея привычки подолгу смотреться в зеркало, Анри де Тюренн не мог с уверенностью утверждать, что возраст не дает о себе знать, он прекрасно себя чувствовал. Однако время и собственное зрение его не подводили.

1660 г. был для Франции годом больших треволнений: публично раскаялся рано покрывшийся глубокими морщинами его недавний противник Луи Конде, ушли в мир иной дядя короля Гастон Орлеанский, поэт-фрондер Поль Скаррон и многие другие известные и за пределами королевства лица. 24 августа 1660 г. весь Париж созерцал организованный первым министром Мазарини великолепный спектакль торжественного въезда в столицу молодого короля с супругой Марией-Терезией. «Еще одна испанка», – шипели злые языки, а другие очевидцы на все смотрели сквозь розовые очки, восхищались одетым в золототканые одежды королем и даже сравнивали молодую королеву с Анной Австрийской. Их Величества проехали по столице от Сен-Антуанских ворот до Лувра, и не было места, где обыватели не выражали бы громкими приветственными криками свою радость.

А спустя пять месяцев ранним утром 6 февраля 1661 г. галерею королевского павильона в Лувре, где художники расписывали стены, внезапно охватило пламя. Огонь быстро распространился через открытые двери в апартаменты Мазарини. В то время, как слуги и охрана таскали ведра с водой, пытаясь сбить пламя, Анна Австрийская даже послала за священнослужителями. Когда те, наконец, прибыли, ситуация уже была взята под контроль.

Казалось, все было в порядке: королева-мать и Людовик переехали во дворец Сен-Жермен, покинув Лувр на время ремонта. Этот инцидент только укрепил их веру в то, что они находятся под защитой Бога. Но для первого министра Франции это событие послужило поворотным пунктом в борьбе против затянувшейся болезни – гнойного плеврита. 9 марта кардинал Мазарини скончался.

В королевстве многое изменилось. Точнее, не изменилось, а стремительно развивалось то, что было заложено покойным кардиналом. Причем это развитие было настолько стремительным, что довольно скоро вышло за рамки представлений Мазарини о будущем Франции.

Время смуты лучше всякого другого опыта окончательно сформировало интеллект, память и волю Людовика XIV. Фронда превратила ребенка во взрослого короля, а Францию – в образцовое по тем временам королевство.

Люди, жившие в XVII в., имели довольно ясное представление об абсолютной власти и о том, как их монарх должен был осуществлять ее. В любом случае, европейский абсолютизм, что бы ни вкладывали и как бы не критиковали это понятие, не был неограниченным деспотизмом, существовавшим во многих государствах Востока. При нем для королей было обязательным соблюдение традиционного права и поддержание равновесия между основными сословиями общества. Абсолютная монархия стремилась к внутреннему миру и порядку прежде всего потому, что сама выросла из смуты. Самой типичной чертой политической жизни со второй половины XVII в. была всеобъемлющая концентрация в руках носителей высшей государственной власти всех важных политических полномочий. В политике, идеологии и праве Европы на первое место выходили рациональные интересы. Однако явно проглядывавшие сквозь пышный и строгий узор государственной вязки династические и личные амбиции нередко сводили на нет самые глубокие и дальновидные размышления. Любые изменения наступившей эпохи происходили довольно сложно и противоречиво, а порой совсем непредсказуемо.

Политика молодого короля, которому покойный кардинал привил вкус к власти, поражала своим размахом. Скоро его двор стал считаться первым и образцовым для всей Европы, являть собой как бы своеобразную модель «метрополии», обязательную для подражания «местными артистами». Разумеется, в этом подражании Европа проявляла различную степень энтузиазма. Однако по сравнению с высоким качеством достижений Людовика XIV и самоуверенностью самого монарха многие иностранные дворы казались старомодными и провинциальными. Двор представлял собой единственный силовой центр государства с быстро растущим персоналом для его содержания, аппаратом управления, центром патронажа и клиентелы, ранг, влияние и внешний вид которой определяли вес правителя. Своей политикой Людовик не только заставил, но и привлек дворян ко двору, при котором превыше всего ценились искусства, высший церемониал и остроумная беседа.

Эмблемой правления Людовика XIV стал его собственный лик в обрамлении солнечных лучей – поэтому его и называли Королем-Солнце. Сооружаемый под его руководством с 1661 г. дворцовый