Испанские шахматы - Наталья Солнцева

Все и так давным-давно закончилось - жажда любви, так и не удовлетворенная; чистота юности; мечты о счастье. Неужели он сделал ставку на карьеру, на материальное благополучие, на бизнес - и проиграл? Почему, добравшись до желанной вершины, он чувствует себя одиноким и подавленным? Разве он не победил?

- Ты идешь по самому краю, - прошептал он.

В горле пересохло. Он налил себе воды из графина и залпом выпил. Потом выдвинул ящик стола. На пачке бумаги для принтера лежал пистолет, приобретенный для самозащиты. Кто-то ведь явно угрожает ему?!

- Любой следующий шаг может стать последним…

Ирбелин опустил руку в ящик и прикоснулся к оружию. Холодная сталь не придала ему уверенности. Скорее взбудоражила. Если его дни сочтены, пистолет не поможет.

Ему внезапно захотелось увидеть Грёзу, признаться ей во всем, обнять, прижаться губами к ее нежной щеке! Всю эту неделю он каждый день издалека тайком наблюдал за ее окнами, сидел в машине до позднего вечера и ждал, когда она выйдет. Ее силуэт за занавеской заставлял его сердце вздрагивать и сладко замирать. А когда она выходила в булочную или в аптеку, он, волнуясь, как мальчишка на первом свидании, ждал ее возвращения. Ее поход в антикварный магазин с этим прощелыгой Лопаткиным позволил Ирбелину сделать множество фотографий. Какое наслаждение он испытывал, любуясь на экране монитора разными выражениями ее прелестного лица, поворотом ее чудной головки, изящными линиями ее профиля… Он так страдал от невозможности запросто подойти к ней, заговорить, как это делали Глинский и Лопаткин, что у него щемило сердце. Приходилось открывать дверцу машины или прохаживаться по двору, глубоко дышать. Он мало заботился о том, чтобы оставаться незамеченным. Старый дом вечером замирал: больные старушки лежали в постелях, Курочкины сидели у телевизора, а их дети гоняли в подворотнях собак и собирали на улицах бычки. Грёза вообще не смотрела по сторонам. Лопаткин? Да пусть думает что хочет!

- Может быть, я прикидываю, каким будет внешний дизайн здания, - прошептал Ирбелин. - Или созерцаю новоприобретенную собственность. Имею право!

Он уже было собрался звонить Сене, чтобы подогнал машину к подъезду… О, черт! «Мерседес» у Глинского! На сегодня свидание с Грёзой отменяется. А ведь Жорж своего шанса не упустит: закончит дела и поедет к ней, будет любезничать и ненароком возьмет ее за руку, пожалуй, и поцелует! Паршивец! «Неужто я ему позволю?»

Ирбелин покосился на пистолет в приоткрытом ящике стола, склонил голову набок, подумал. Брать или не брать? Рука сама потянулась вниз, и оружие перекочевало из своего временного убежища в карман пиджака хозяина.

* * *

Ольга очень устала. Уже и взгляд Медеи из-под ресниц не утешал ее, не придавал сил. Мифическая колдунья не канула в небытие, она все еще приходит из древних, как сами легенды, туманов, вдохновляет живущих своим примером. Сколько раз Ольга обретала волю действовать при одной только мысли о ней!

Она придвинулась к столу, положила пальцы на клавиатуру компьютера и набрала слово «Завтра». Ответ не заставил себя ждать. На мониторе появилась строчка: «Сегодня».

Кровь бросилась Ольге в голову. «Как сегодня? - пронеслось в ее уме. - Уже сегодня?» Картинки предполагаемого события раскрылись в ее воображении, развернулись во всей полноте и красках, вызвали панику и отчаянный протест. Она так ждала этого момента, так предвосхищала его, так тешилась все новыми и новыми жестокими подробностями, смаковала их, как гурман смакует редкостное кушанье! Она жила его приближением, его беспощадной неотвратимостью. И вот, похоже, нелегкая длинная дистанция пройдена, финишная лента вспыхнула - яркая, вожделенная - у самой груди. Еще рывок, и она сладостно оборвется… Сладостно ли?

«Время назначаю я», - дрожащими пальцами набрала Ольга, ощущая, как повлажнели ладони.

«Уже нет, - через пару минут появилось на экране. - Вы сами торопили меня. Смотрите вечерние новости».

Ольга нервно, с хрустом сплела пальцы: она поняла, что не может остановить маховик, который сама же запустила. Поезд несется по туннелю, тормоза неисправны, а впереди разобраны рельсы, образно говоря.

Все ее тело скрутила жесточайшая судорога, исторгнув из груди сдавленный вопль, а из глаз - жгучие слезы.

«Разве не этого ты хотела? - зашептала ей в ухо Медея. - Разве не об этом просила? Разве не это вымаливала у равнодушных богов?»

Кажется, Ольга на секунду лишилась сознания, потому что, очнувшись, она словно пробудилась от долгого кошмарного сна - проснулась… и пробуждение оказалось невыносимо болезненным. Оно не оставляло ей никаких иллюзий, никаких поблажек, розовые очки были сорваны, так же как сотканные годами ненависти лживые одежды и маски, обнажив истинную суть ее деяний. Она оглянулась назад, но увидела там только пепелище и разруху. Она заглянула вперед - и увидела созданный ею ад. Ад, который никогда не кончится.

Ольга постигала всю глубину собственных заблуждений, всю тщету взлелеянных ею надежд. Она постигала бессилие смерти перед тем, что она натворила. Ей не уйти! Путь к спасению отрезан.

Ольга прозревала с такой ужасающей быстротой, что у нее гудело в висках и пылало в груди. Прежде она думала, что стоит на краю пропасти, тогда как на самом деле была на приличном расстоянии от обрыва. Она считала себя настолько несчастной, раздавленной и уничтоженной, что худшего с ней уже случиться не могло. Она полагала, что жизнь лишила ее всего, тогда как только теперь перед ней разверзлась настоящая, а не иллюзорная бездна…

Разлука с Фэдом погрузила ее в сон, который она ошибочно принимала за явь. Она видела сны, создавала сны - то горькие, то страшные, полные то нечеловеческих мук, то мрачной тишины. Она любила слишком сильно, чрезмерно - и не вынесла этого. Она превратила любовь в бремя, которое поглотило ее. Она питала свое сердце ненавистью - и надорвалась. Ненавидеть оказалось неизмеримо труднее, чем любить.

За какие-то минуты Ольга словно прошла через горнило, в котором сгорели остатки ее снов. Все исчезло, уступив место любви, которая взошла на руинах отчаяния и боли, - прекрасный чистый цветок, непорочный, как в день творения. И в измученной, истерзанной душе Ольги, как после грозовой бури, выкорчевавшей с корнями вековые деревья, воцарились благословение и покой. Любить было легко. В тот же миг, как Ольга ощутила эту легкость любви, она ощутила в себе и ее неугасимый свет.

Бросившись к клавиатуре, она писала сообщение за сообщением, но они уходили в пустоту, оставаясь без ответов. Она посылала и посылала письма, которых, по-видимому, никто не читал. Тогда Ольга схватилась за телефон, как утопающий хватается за соломинку. Она набрала номер, на который сама же наложила табу. Она набирала другие номера, в угаре не замечая, что сигнала нет. Телефон по неизвестной причине вышел из строя. Она даже не могла позвонить в ремонтную службу, чтобы пришел мастер и устранил поломку. А на мобильном, как назло, закончились деньги, она совсем забыла пополнить счет. Сам дьявол играл против нее!