Имаго - Юрий Никитин

Я покачал головой:

– Не могу возразить. У меня просто нет слов, доводов,только ощущения… Но эти ощущения говорят, что сейчас это не сработает. Покрайней мере, в России. Нужно что-то иное…

– Что?

Я сказал негромко:

– Экономист сказал бы – нечто неэкономическое.

Они еще оставались чаевничать, но мне завтра вставать рано,я распрощался, извинился, поразводил руками и отбыл. Но когда отпирал дверь всвою квартиру, на лестничной площадке показался Лютовой, сообщил с усмешкой:

– Болтология… А у меня завтра тоже нелегкий день.Бравлин, вы давно смотрелись в зеркало?

– Уже все обплевал, – отшутился я. – А что?

– Да у вас лицо… такое.

– Какое?

– Не такое, – сообщил он. – Словно вы знаетекод Вселенной, но не решаетесь его сказать. Да и сами не решаетесь вмешаться…Хотя иногда у вас бывает вид человека с вервием…

– Вервием? – переспросил я. – Что это?.. Ах,простая веревка…

– Да был уже один с простым вервием, – ответил онтуманно. – Вот и я временами жду, когда ты возьмешь вервие и начнешь гнатьторговцев из храма, переворачивать столики менял…

Я отмахнулся.

– Это уже было сделано. Двумя самолетами по ТорговомуЦентру. Все столики менял вверх тормашками, а сейфы с золотом до сих пор изруин вытаскивают… Нет, нам идти дальше. Иисус, когда изгонял всякую торговуюдрянь из храма и переворачивал столики, все еще надеялся, что удастся как-тореформировать старую веру, облагородить, очистить, улучшить, исправить… ну, каквон Майданов призывает. Потом, правда, Иисус сказал вслед за водопроводчиком,что надо менять всю систему… Ну, а мы даже не будем пытаться что-то исправить ипочистить – слишком все сгнило! Вдрызг весь старый мир с тем дряхлым римскимхрамом. В щебень. В распыл. А потом соберем новый мир так, что даже атомнаярешетка будет другая!

Я поймал себя на том, что стою с ключом в руке перед ужеоткрытой квартирой и проповедую, а Лютовой смотрит с непонятным интересомпобедителя, что умело спровоцировал, вынудил раскрыться… Я поспешно умолк наполуслове, Лютовой увидел, что я врубился в ситуацию, сказал очень вежливо:

– Но если, по-вашему, не годится национальная основа,то… что?

Я посмотрел по сторонам, немножко нелепо такой разговорвести на лестничной площадке, но в нашей жизни других нелепостей куда больше,предложил:

– А давайте выделим ту сверхценность нашего времени,которую не считали ни сверхценностью, ни вообще ценностью все десятки тысяч летчеловеческой истории? Или сотни тысяч. С того момента, как это слезло с дерева,человек знал, что гораздо важнее собственной жизни – жизнь потомства. Нет, этоон знал даже раньше, гораздо раньше! Он знал, что важнее жизни – честь рода,клана, тэйпа, полка, сословия. Он отдавал жизнь за многие понятия, ибо жизнь –тьфу, а вот честь, милость павших предков, улыбка богов, место на Полях БольшойОхоты… Пришло христианство, разделило человека на плоть и душу, и снова в ценетолько душа, а тело – тьфу, это ж всего лишь презренная плоть… Но вот насталовремя, когда отброшено все: честь, душа – все! Осталась только плоть, котороймы дорожим, которую ублажаем. Конечно, в недрах этого чудовищного развратанаверняка назревает нечто жутковатенькое, что разом вернет нас к аскетизму, но…почему бы не постараться успеть воспользоваться этим всеобщим помешательством,культом тела, плотских утех?

– Как?

Я сказал нахально:

– А показать зажравшемуся человечку, что можно будетжрать еще больше, трахаться вообще до бесконечности, а фигуры делать себелюбые… и вообще-вообще! Человек сейчас захапал себе столько всего, что корчитсяот одной только мысли, что это когда-то кончится… А оно кончится. Не потому,что не хватит крылатых ракет защищаться от остального голодного мира, а потомучто все – смертны.

– Ну?

Я пожал плечами, сказал как можно спокойнее, а то слишкомбыстро завожусь:

– Вы книжки читаете?

– Бывает, – ответил он равнодушно.

– Когда-то меня бесили многочисленные произведения, нупросто стадами перли одно время, просто косяки, бараньи отары – на тему, какнекто попадает в автокатастрофу… или авиа, на производстве, и прочее-прочее,его спасают, но жизни осталось несколько минут, начнутся необратимые изменения,после чего он помрет окончательно. И вот является некий ученый и предлагаетэликсир или что-то там такое с бессмертием. Наш пациент, которому осталось пятьминут, а он молод и был здоров, колеблется… заметьте, обязательноколеблется! – но все-таки решается стать бессмертным.

Лютовой сказал заинтересованно:

– Ну-ну, не тяните! Что у вас за привычка то закуриватьв это время, то чесаться, то задумчиво смотреть в окно?.. Вам принести пива?Только мигните.

– Да нет, – ответил я уже спокойнее, – поканичего не надо. Так вот, вернемся к нашему барану. Будучи бессмертным, да ещемолодым и здоровым, он начинает жить полноценной жизнью, но…

– Что «но», что «но»?

– Но тут во всех рассказах, повестях и романах он вдругначинает ощущать, что бессмертие ему не нужно. Начинаются какие-то мутныерассуждения о том, что быть бессмертным нехорошо…

– Какие?

– Я же говорю, мутные. Ничего вразумительного. Всепо-разному, но авторскую позицию я понял: лакомую гроздь винограда не достать,значит – надо охаять. Мол, зелен, на фиг мне такой. Лучше помереть отстарческих болезней, когда уже полуидиотом лежишь и гадишь под себя, чем статьмолодым и бессмертным… Впрочем, молодые тоже мрут еще как!

Лютовой хохотнул:

– Эти, которые такое писали, первыми ухватились бы забессмертие!.. Они, по крайней мере, знают, что это такое. Но я все-таки непонял… вы предлагаете… что?

– Еще Гете сказал: «Развитие науки сильно задерживаетсяиз-за того, что занимаются вещами, не представляющими научной ценности…» Могудобавить, что если бы крупнейшие ученые мира занимались не проблемой созданияособо влажной губной помады и прочих атрибутов общечеловеческих ценностей, а…хотя бы тем же бессмертием, то, самое малое, мы бы жили по паре сотен лет. Аэто важно, ибо сейчас человек пятьдесят лет только учится, а потом… потом помирает,едва успев приступить к настоящей работе. Я думаю о том, как бы не идти противтечения, а… весь этот мощный поток повернуть, чуть-чуть повернуть, самуюмалость, но все же повернуть от тех равнин с бесплодными смоковницами инаправить весь этот водопад на лопасти турбины!

Мы пожали друг другу руки, ибо со стороны верандыпослышались приближающиеся голоса, а нам обоим не хотелось, чтобы застали насвот так, будто заговорщиков.

Уже заводя будильник, я поглядывал одним глазом на экрантелевизора. Очередной юсовский боевик о Древнем Риме, о его славе и доблести, отом, как Рим противостоял грязным диким варварам. Как усиленно Юса стараетсядоказать всему миру, что именно она и есть преемница великого Рима, что правилмиром! Это уже стало какой-то навязчивой манией.