Имаго - Юрий Никитин

Зияющий вход приближался толчками. Из подъезда натрехколесном велосипеде выкатился малыш, попал колесом в выбоину, велосипедтряхнуло, малыш свалился. Мать шла следом, малыш стукнулся бы хорошенькоймордочкой об асфальт, но я успел подхватить и снова усадил на крохотноесиденье.

– Ой, спасибо, – сказала молодая мамаша.

Внимание всех было на малыше, что скривился и застыл, нерешив еще: реветь или нажать на педали. Я тихонько скользнул через порог.Вторая дверь тоже распахнута, наверх ступеньки, там площадка, с одной стороныстена в почтовых ящиках, с другой – два лифта.

Я судорожно нажал кнопку вызова. К счастью, у менястандартное лицо, стандартная фигура, и даже стандартное выражение на морделица. Меня обычно не замечают, чему сейчас впервые был безумно счастлив. Мнекажется, что мой модный рюкзачок, без которого сейчас не выходят на улицу«продвинутые», вовсе не выглядит пустым, пистолет чересчур тяжел, оттягиваетего куда больше, чем бутылка пива.

Двери распахнулись, в этот момент с улицы вошли две молодыеженщины. Суки, сказал я мысленно, даже не устыдился, а вслух заставил себяспросить галантно:

– Вас подождать?

– Да, – ответила одна щебечуще, – я толькопочту заберу.

Вторая молча ждала, я вошел в лифт и нажал на «Стоп».Женщина никак не могла выбрать ключ, потом попасть в крохотную замочнуюскважину. Подруга бурчала, наконец ящик открылся, хлынул поток рекламныхбуклетиков. Женщина внимательно рассмотрела их на полу, выругалась и вошла влифт.

– Лена, поехали!.. Этот ублюдок ничего не прислал!

– Даже открытки?

– На хрен мне его открытка!.. Мне нужен чек.

Они потыкали по кнопкам, в это время из подъезда с визгомпримчалась целая толпа подростков. У меня сердце оборвалось, прижался спиной вугол, чтобы никто не ощутил в рюкзаке холодную тяжесть пистолета. Они орали,визжали и толкались всю дорогу, но, к счастью, вывалились на третьем этаже.

Женщина, которую назвали Леной, сказала осуждающе:

– На третий этаж!.. Совсем стариками стали…

Вторая засмеялась:

– Да, к тридцати годам будут ни на что не способны. Авот парень, ему за тридцать, еще на что-то годен… как ты полагаешь?

Они рассматривали меня заинтересованно. Мои мысли были опистолете и месте за мусорной трубой, к которой приближались с каждыммгновением, потому ответил невпопад:

– Дык проверить просто…

Лена рассмеялась:

– А это мы хоть сейчас!.. Ты здесь живешь? Что-то ятебя раньше не видела.

– Я в гости, – промямлил я.

Они рассматривали меня испытующе, Лена сказала уверенно:

– Могу даже сказать, к кому!

– К кому?

– К Валентине, – сказала она. – Что,угадала?..

Вторая сказала со смехом:

– У него даже уши покраснели!.. Не понимаю, чем онаберет?.. Такие парни к ней ходят!.. Ладно, дружок, мы не станем из женскойсолидарности мешать вашей встрече, но на обратном пути заскочи к нам. Мыпокажем, что мы не хуже… моя квартира сто семидесятая.

Двери распахнулись. Лена в дверях оглянулась, подмигнула:

– А моя – сто семьдесят первая!

Створки задвинулись, лифт прополз еще пару этажей иостановился. Я успел подумать, что я – круглый дурак, рискую шкурой, хотьнормальный уже свернул бы к этим девочкам, сексуалил бы во всю ивановскую,петровскую, а то и сидоровскую…

Створки поползли в стороны. Я прикинул, что слева будутквартиры, а мусоропровод, значит, справа. Обычно они чуть за выступом, дабы неосквернять своим дружественным интерфейсом взоры жильцов. Ноги мои шагнули наплощадку, я сделал движение, чтобы перекинуть рюкзак со спины ближе к боку… изастыл.

Слева в самом деле четыре двери. Две распахнуты, из однойвыводят избитого в кровь молодого парня. Волосы на разбитой голове слиплись,кровь заливает глаз, стекает по щеке и капает с подбородка на грудь. Рубашкаразорвана, на руках тяжелые наручники. Двое в камуфляжных костюмах зверскидержат его за локти. Из другой двери опасливо выглядывают жильцы, явно понятые.

Я застыл, тысячи мыслей пронеслись в черепе. К этому я небыл готов, о таком Лютовой не предупреждал. Единственное, что он сказал, этономер квартиры этой вседоступной Валентины. На меня оглянулись, глаза цепкие,подозрительные. Я уже видел, как у офицера губы сложились для окрика: «Ктотаков? Обыскать!» – и мне хана. Кровь отлила от моего лица. Деревянными шагамия торопливо проскользнул вдоль стенки, едва нащупал кнопку звонка у двериВалентининой квартиры.

Выждал еще, позвонил. Меня наконец заметили и жильцы,женщина сказала сварливо:

– Ее нет, уже три часа как ушла.

– Как же так, – пробормотал я, – она жобещала…

– Она многим обещает, – огрызнуласьженщина. – Ходють тут всякие…

Ее муж или партнер оказался откровеннее, вслух сказал, ктотакие эти «всякие». Офицер окинул уже не враждебным, а скорее сочувствующимвзглядом мое бледное лицо, я вздрагивал, губы скривились, он грубо бросилконвойным:

– К лифту!..

Один из коммандос уже держал палец на кнопке, сказалугодливо:

– Сейчас будет, сэр.

Арестованного увезли на большом лифте. В голове мутилось, япочти в беспамятстве дождался малого лифта. Тремя этажами ниже пол вздрогнул, язастыл в страхе. Дверцы распахнулись, ввалились двое поддатых мужичков. Одинспросил меня с ходу:

– Слышь, ты не с семнадцатого?

– Оттуда, – прошептал я.

Двери захлопнулись, лифт двинулся вниз. Мужик оглядел менявнимательно:

– Да ты побелел весь… Говорят, там дверь выбиваликувалдой?

Второй возразил:

– Теперь у них штуки покруче. Р-р-аз! – и вквартире. А еще и ослепят или оглушат, чтобы не сопротивлялся.

Я вспомнил, что у парня текла кровь из ушей, он нереагировал на голоса, а двигался, как под анестезией.

– А кто его арестовал? – спросил я. – Юсовцы?

– Какие юсовцы? – возразил мужик. – Мы самисебе еще те юсовцы!.. Юсовцы теперь ручки не пачкают. Своих холуев хватает.

– Но один назвал офицера сэром…

– Вот я ж и грю!

Лифт выпустил нас навстречу возбужденным жильцам, чтосгрудились у почтовых ящиков. Вторая группа собралась у подъезда, указываливслед черному джипу, что увез арестованного. Я уловил голоса:

– Это наш Игорек?..

– Он самый, кто ж мог подумать?

– А такой тихий, вежливый, уважительный был…