Дьяволы с Люстдорфской дороги - Ирина Лобусова

Хейфец, прочитав это, жирным красным карандашом перечеркнул все произведение, затем перевернул листок бумаги чистой стороной, достал черный угольный карандаш и писал: «Пожар не подтвердился. Вчера ночью пожарная команда Бульварного участка была вызвана в галантерейный магазин Сыточкина. Тревога оказалась ложной». Так этот текст и ушел в набор.

Репортер краснел, бледнел и после выхода из печати рвал на куски несчастную, ни в чем не повинную газету к вящему удовольствию всей редакции.

Иногда бывали случаи и покурьезнее. Положив на стол редактора очередной материал, на следующее утро на своем столе репортер находил его не только перечеркнутым красным, но и с редакторскими пометками. Он писал следующее: «Как известно, лошади больше всего предпочитают белые и голубые цвета». Хейфец вычеркивал красным эту фразу и на полях писал следующее: «Ради бога, да не разговаривайте с лошадьми о таких глупостях! Вы им весь вкус испортите»…

Именно с таким жутким редакторским подходом и столкнулся уже довольно известный в литературных кругах Одессы молодой репортер Трацом. Он стал популярным благодаря серии коротких прозаических очерков о криминальном мире Одессы, напечатанных несколькими известными и крупными изданиями. Очерки эти были полны красочных описаний, едких замечаний и того горького сарказма, который способен придать видимость значительности даже самой пустой литературной фразе. Трацом описывал криминальный мир Одессы как черную, всепоглощающую дыру, едкой грязью разъедающую и душу, и тело человека.

Он искренне, эмоционально ненавидел криминальный мир и нападал на него с яростью, что пришлось по душе многим читателям, которые, как истинные почтенные обыватели, всегда ненавидели воров и бандитов. С пеной у рта Трацом требовал у властей расстреливать воров и бандитов без суда и следствия, и почтенные обыватели были готовы аплодировать ему стоя.

Профессионалы, впрочем, сразу же отметили слабое знакомство Трацома с этим самым криминальным миром, в котором он разбирался довольно поверхностно (и совсем не разбирался в одесском языке). Нежелание узнавать о криминальном мире Одессы он компенсировал эмоциями и яростью, что, впрочем, было достаточно безопасно, ведь очерки Трацома воспринимали в первую очередь как игру на публику. А криминальному миру было на них плевать.

Впрочем, в одном из очерков Трацом вдруг использовал несколько выражений специфического свойства, которые когда-то употребляли царские жандармы. И прошел слух, что он служил в царской полиции. Но точно никто ничего не знал. Успех очерков, впрочем, был так высок, что издатель «Одесских новостей» пригласил Трацома на встречу – на собеседование в кафе Либмана на Екатерининской, после чего предложил ему работу в качестве репортера в «Одесских новостях».

Трацом с радостью ухватился за это предложение, признавшись, что в данный момент находится без работы. Он даже съехал с квартиры на Дворянской улице, так как за нее нечем стало платить. Сделка состоялась, контракт был подписан, и горящий творческими амбициями Трацом приступил к работе в газете «Одесские новости».

Несмотря на то что Трацом был молодым красивым человеком, под его обаятельной внешностью кипели совсем нешуточные страсти. С гордой выправкой и осанкой (он всегда держался так грациозно, словно в детстве его заставляли носить корсет. Впрочем, так могло и быть на самом деле, ведь никто ничего не знал о его жизни), Трацом с первого же взгляда страшно обаял всю женскую половину редакции. Впрочем, со второго взгляда женская половина редакции разочаровалась в красавце-репортере, так как красивую внешность сильно портили надменность и высокомерие. Кроме того, Трацом был страшно амбициозен, и острые на глаз репортеры заметили, что, как дьяволом, он одержим собственной гордыней. Недаром он взял себе такой псевдоним – Трацом.

В происхождении псевдонима он признался сразу, заявив, что Трацом – это Моцарт наоборот. И назвал себя он так потому, что собирается стать Моцартом в литературе – никак не меньше. Высказал он все это с такой наглой гордостью, что шокировал даже видавших виды репортеров, которые совсем не знали, как реагировать на всё это – то ли рассмеяться от наглости выскочки, то ли дать в морду, то ли рукоплескать стоя. Так ни на чем и не остановились.

И молодой репортер гордо продолжил носить это странное имя – имя Моцарта наоборот.

Столкновение с Хейфецом произошло почти сразу и закончилось болезненным поражением Трацома. После него даже сторонники «дать в морду» как-то потеплели к охаянному репортеру душой. Охаять Хейфец умел. А за препирательство даже вышвырнул из набора материал Трацома, где в сочных и колоритных красках тот описывал скачки и ипподром.

С тех пор между Хейфецом и Трацомом пошла война не на жизнь, а на смерть, в которой никто из сторон не желал признать себя побежденным. Схватка осложнялась двумя важными обстоятельствами. Первым: к Трацому благоволил издатель газеты. Хозяин издания желал, чтобы репортер работал в штате. И вторым: Хейфецу страшно не нравились криминальные очерки Трацома, он считал их графоманством и дилетантством, бездарной кустарщиной. И если сам Трацом находил себя Моцартом в литературе, то опытный Хейфец полагал, что литературного таланта у него вообще нет.

– Скажите, как вы беретесь описывать криминальный мир, в котором вы ничего не смыслите? – спросил как-то Хейфец.

– А с чего вы взяли, что я не смыслю? Может, не смыслите как раз вы! – ответил Трацом.

– Если человек не упоминает некоторые вещи, это означает, что он не имеет о них ни малейшего представления.

– А может, он как раз не хочет акцентировать внимание потому, что слишком много знает о них?

– Ну, признайтесь честно, вы ведь ничего не смыслите в криминальном мире! – посмеивался Хейфец. – Признайтесь только честно, я никому не скажу!

– Я смыслю намного больше вашего – потому что работал в уголовной полиции, – не выдержал Трацом.

– Тогда вы еще бездарнее, чем я думал, – парировал Хейфец.

Так подтвердился слух о том, что Трацом имел отношение к полиции и даже к жандармам. Раздраженный Хейфец прикусил губу, но с тех пор стал нападать на репортера еще больше. А осунувшийся, весь издерганный Трацом изо всех сил старался давать ему отпор.

Постепенно конфликт между Трацомом и Хейфецом перерос стены редакции и, как водится, оброс разными слухами и сплетнями. Газетное общество на самом деле потешалось и над тем, и над другим. Так, говорили, что для того, чтобы отомстить Хейфецу, Трацом продал душу дьяволу. Особым успехом пользовалась история о том, что якобы для того, чтобы насолить редактору, на спиритическом сеансе Трацом вызвал душу покойного Гоголя и попросил его написать короткий очерк. А когда подсунул редактору очерк, написанный покойным классиком, Хейфец безжалостно вымарал каждую строчку красным карандашом.

Однажды на своем столе Трацом нашел неизвестную карточку с номером телефона и припиской обязательно позвонить. Дождавшись позднего вечера, когда редакция полностью опустеет (обычно путь к телефону ежедневно загораживали людские горы, а каждый разговор внимательно слушали множество пар заостренных репортерским профессионализмом ушей), Трацом пробрался к заветному аппарату и набрал номер. Незнакомый мужской голос предложил встретиться через час в кабачке «Ореон» на Преображенской.