Мое не мое тело. Пленница - Лика Семенова

покрылась испариной. Во рту пересохло. Поцелуй порождал во мне смешанные чувства. Я понимала, что это всего лишь игра, ложь, способ выжить. Нордер-Галь не изменился. Но что-то изменилось во мне. Я отчетливо это осознавала, и становилось страшно до одури. В какие-то мгновения тело будто существовало отдельно от разума.

К счастью, Нордер-Галь отстранился, позволяя мне вздохнуть. Резко переменился в единый миг.

— Кто открыл тогда дверь гауптвахты?

Я не сразу поняла, что он имеет в виду. Наконец, покачала головой, стараясь быть как можно убедительнее:

— Я не помню.

— Ложь! — Он вновь уперся ладонями в стену, нависая надо мной, касаясь губами уха.

Я покачала головой:

— Я не помню. Лишь смутные обрывки. Помню ночь, лес. Мне было очень холодно.

— Что еще?

— Твою птицу…

— А Фира?

Я рассеянно смотрела по сторонам, будто вспоминала. Покачала головой:

— Я не помню.

Нордер-Галь отстранился, заглянул мне в глаза:

— Ты стреляла в нее.

Я сглотнула, упрямо покачала головой:

— Не помню.

Ложь. Я отчетливо помнила, как Розали посмотрела на меня, опустила пистолет и выстрелила в собственную ногу. Упала на землю, истекая кровью. Как темное пятно расползалось по рваному чулку. Именно этот момент я вспомнила удивительно ясно. Так вот, значит, как… Стреляла я… Но я ни в чем не сознаюсь. По крайней мере, пока. Пусть думает, что моя память пострадала.

Нордер-Галь сделал шаг к выходу:

— Я вернусь позже. Хочу, чтобы ты ждала меня.

Я кивнула и даже выдавила улыбку:

— Я буду ждать.

Глава 18

Адъютант Абир-Тана мялся за дверью его каюты. Увидев меня, вытянулся, но доложить не успел. Кьяра, стоящая спиной у стола, порывисто выпрямилась, окинула меня виноватым взглядом и тут же приосанилась, будто приготовилась держать оборону. Склонила голову, коснулась рукой плеча:

— Мой карнех…

В глазах Абир-Тана читалось напряжение. Он поджал губы, поднялся, приветствуя меня. Бегло взглянул на Кьяру:

— Я больше не задерживаю вас. Можете идти.

Она и не стремилась задержаться. Так же формально попрощалась и покинула каюту, торопливо цокая каблуками.

Я заложил руки за спину, взглянул на Абир-Тана:

— Что она здесь делала?

Он потянулся к навесному ящику. За бутылкой, разумеется. Уже вечер, а Абир-Тан был еще трезв. Он ответил не сразу. Нервно плеснул в бокал вина из Каш-Омета, глотнул, прикрывая от наслаждения глаза. Кивнул на бутылку:

— Хочешь?

Я покачал головой, опустился на стул:

— Я жду.

Абир-Тан вздохнул, вновь приложился к бокалу:

— Ты сам просил постараться что-то выяснить. И сделать это тихо. Я выполняю твой приказ.

— И?

Он проигнорировал вопрос, вновь отхлебнул. Он будто был не в себе. Через несколько минут его широкое лицо пойдет красными пятнами.

— Благородная Этери пробудилась? Только ответь!

Казалось, его буквально трясло от нетерпения. Он не отрывал от меня глаз, стискивал тонкое стекло так, что, казалось, оно вот-вот рассыплется осколками.

Я какое-то время молчал, наконец, покачал головой:

— Пробудилась Тарис.

Абир-Тан стоял, занемев. Взгляд остекленел. Он будто не верил своим ушам. Нащупал спинку кресла, опустился:

— Ты уверен?

Я кивнул:

— Никакого сомнения. Этери не вернулась. Все кончено.

Сам не верил, что мои губы произносят это. Но еще кошмарнее было осознавать удовлетворение глубоко внутри. Оно разливалось, будоражило. Гудело, как зажатый в кулаке шмель. Я чувствовал себя изменником, который посмел восстать против архона. И неумолимо грызло детское чувство, словно я, наконец, восстаю против собственного отца. Он будто преследовал даже после смерти. Смотрел. Осуждал. Я до сих пор ощущал на себе его тяжелый взгляд. Я потерпел крах. Зорон-Ат потерпел крах. Но ни капли сожаления. Я приму исход, который выберет архон. Даже если это Ариш-Андил. Зато теперь все обрело ясность, простоту. Тарис станет моей наградой, а потом… Я не запятнал собственной чести, я шел до конца и никогда не нарушил бы своих клятв, не отрекся от Этери, что бы ни клокотало внутри. Остальное — в руках архона.

Теперь я не думал ни о чем, кроме Тарис. Я получил это право. Даже сейчас она будто стояла между мной и Абир-Таном. Я не верил, что она утратила наир. Я отчетливо чуял его прошлой ночью… если только не находился между сном и явью. Наиром можно управлять. Приглушать и отпускать. Редкий навык. Вдвойне редкий, если учесть редкость самого наира. Но девка Абир-Тана это умеет… Девка Абир-Тана…

Я посмотрел в его широкое лицо. Абир-Тан уже раскраснелся, сидел пунцовый, будто потерянный.  Словно в плену нездорового блаженства.

— Так что ты мне скажешь? Ты допросил свою девку?

Абир-Тан кивнул:

— Все, как я и предполагал. — Он повел бровями: — Но ведь ты можешь допросить саму Тарис.

Я покачал головой:

— Она утверждает, что почти ничего не помнит.

— А что говорит толстяк?

— Он сам ни черта не знает.

Я молча ждал ответа, но Абир-Тан не торопился. Вновь приложился к бокалу, причмокнул:

— Фира хотела укрыться в подвале, столкнулась с ней во дворе, когда та уже вышла. Пыталась помешать, позвать солдат. Но твоя Тарис пригрозила пистолетом и вынудила Фиру пойти вместе с ней. Вероятно, пыталась получить заложника.

Все это представлялось полной чушью, но Абир-Тан, кажется, верил. Или хотел верить.

— Где она взяла пистолет? Чей?

Он пожал плечами:

— Там был полный бардак. Могла вытащить у убитого или раненого. Теперь не узнаем — оружие осталось в лесу.

Я помолчал понимая, что эта версия едва ли выдерживает критику:

— Похоже, они держались вместе. Старуха сказала, они ладили.

Абир-Тан отмахнулся:

— Именно поэтому Фира получила пулю?

— В ногу. Так промахнуться с нескольких шагов…

— Эти женщины не привыкли убивать. Рука дрогнула…

Напирать было бесполезно. Абир-Тан так боялся потерять свою девку, что охотно верил всему. Он будто ослеп. Пес с ним, меня интересовало только одно — кто открыл замок? Я должен найти эту крысу и наказать, даже если это будет…

— Что говорит Кьяра?

Абир-Тан усмехнулся. Он уже захмелел, почти дошел до кондиции.

— Всячески обходит этот вопрос.            — Он облокотился на стол, подался вперед, прищурился: — Прости ты ее. Ведь теперь это не имеет значения.

— Ты в своем уме?

— Она слишком любит тебя. Готова на любую глупость.

Я покачал головой:

— Это не оправдание.

— Просто отошли. Это станет для нее самым большим наказанием. Не хочешь сам — поручи это