Пустота - Майкл Джон Харрисон

Саркофаг был костяного цвета, желтовато-белый. При внимательном изучении оказалось, что он двенадцати футов в длину, на две трети длины по боку идут ребра, а с одного конца имеется скошенное утолщение. Казалось, что он изготовлен из фарфора и покрыт тонкими коричневыми волосками, какие остаются после испарения засыхающей мочи. На ощупь очень теплый, но любой предмет таким станет, повисев на послеполуденном солнце. Антуан взялся толкать его к кораблю, вверх и вниз по улицам, выглядывая ВПП. Работа не особенно трудная, но и не слишком легкая. Вскоре он поравнялся с Лив Хюлой, которая стояла посредине улицы и смотрела на труп, зависший в воздухе футах в четырех над ее головой. Заметив Толстяка Антуана, она спросила только:

– Ну что ты об этом думаешь?

Антуан остановился. Вытер лоб ладонью.

– Никогда ничего подобного не видел, – отозвался он.

– Мертвецов ты наверняка видел, – заметила Лив Хюла, – но они ж не летают.

Мертвец был стар и одет щегольски: в рубашку навыпуск, бронзовые плиссированные брюки, мягкие кожаные туфли без носков и белую кепку для гольфа. На лице его застыла мягкая улыбка, словно говорившая: Я умер, но для меня это значит меньше, чем вам кажется. Он парил в воздухе, как инструктор новомодного медитативного учения, описывая медленную грациозную петлю в форме бабочки. Вокруг его головы по удаленным друг от друга орбитам кружились две-три игральные кости, а старая реклама, прилетевшая, вероятно, из какого-то отеля для экстремалов дальше, в Зоне Сумерек, пыталась разговорить старика насчет фотографии. По улице задувал жаркий ветер. Кроме его шума, не было слышно ни звука. Антуан произнес:

– Извини, что наблевал в твое пилотское кресло.

Он предложил Лив камень в форме сердца, который получил от Ирэн. Та рассеянно приняла камушек, не отрывая взгляда от мертвеца.

– Тебе помочь с этой хреновиной? – спросила она.

Они взялись за саркофаг и приналегли. Вдвоем было куда легче его толкать. На полпути к ВПП Лив вернула камень.

– Не сработает, Антуан, – сказала она при этом, посмотрев на него в упор.

В Саудади, насколько можно было судить, пришла осень. Во всяком случае, задождило.

В Полиции Зоны все только и судачили что о войне. Ужасники, кратковременные союзники в середине 2400-х, а ныне обладатели передовых знаний по физике и гибридной космологии, выдвигались с баз у δ Киля. Прошел слух, что в ЗВК готовят им новое знатное угощение: оружие, которое даже сейчас в спешке продолжали восстанавливать методами обратной разработки по чужацким калькам на секретной исследовательской астероидной базе в укромном уголке Тракта. Никто понятия не имел, что это такое. Говорили о «полевом» или «неабелевом» оружии. Между тем призрак Лэнса Эшманна, как и прежде, висел в углу потолка на пятом этаже. «Я не скорблю о мертвых, – думала ассистентка, – когда они так надоедливы». А двумя этажами ниже это воспринимали как самоочевидную истину: ассистентка без Эшманна никуда не годится. Этажом выше утверждали, что у нее нет собственной личности. Если ассистентка и была в курсе, как ей перемывают косточки, то не комментировала. Она просто работала. Наблюдала, как Тони Рено и его снабженка истаивают до невидимости. Как заметил тощий коп Эпштейн, ни в какой момент нельзя было с уверенностью сказать, что вот-де они исчезли, но спустя десять дней от тел остались только схематичные наброски.

И хотя ассистентка подняла на уши все портовые администрации по всему гало, «Нове Свинг» удалось ускользнуть незамеченной.

Вынужденная пока оставить оба эти дела в ожидании дальнейших событий, она занялась расследованием резни в подвале, работая в офисе с голографическими записями, тем паче таинственный Р. И. Гейнс ее в кои-то веки не донимал. Жертвы разлеглись по ее кабинету в неприятных позах, доступные осмотру с любого ракурса. Даже запах был кропотливо воссоздан. Спустя сорок восемь часов после атаки в воздухе подвальной камеры все еще висела тонкая лимфатическая взвесь. Группа, отвечавшая за сбор улик, заключила лишь, что над жертвами кто-то профессионально поработал. Дальше каузальность предсказуемо таяла в сложнопереплетенных цепочках причин и следствий, где каждое возможное объяснение в определенном контексте уходило в буйную метафизику. Очевидно, что к резне причастны в «Prêter Cur». В камере хватало тому улик: тающие сигнатуры гормональных триггеров, следы биоминерального оружия в ранах – производные перламутра, поликристаллические самоотверждающиеся мозаичные композиты; что это, ногти?

Нанокамеры во время бойни намертво вырубились, так что ассистентке все же было бы уместно спуститься в подвал физически, хотя бы затем, чтобы – как злословили на шестом этаже – ознакомиться с делом подробнее. Но она так и не спустилась. Она помнила, что с ней случилось на эвакуационной лестнице. Одна мысль о том, чтобы спуститься в подвал, заставляла ее нервничать, и беспокойство это преследовало ассистентку даже во снах на Си-стрит, в баке полного погружения «Кедровой горы», в образе домохозяйки 1950-х по имени Джоан: там ей померещилось, что сквозь стены ее кухни – новенькой, чистенькой, светло-желтого оттенка примулы – ломится ребенок.

Сперва что-то произошло с краской. В углах у потолка она приобрела матово-оливковый цвет, затем оттенок этот пошел пятнами и быстро распространился на все стены. Потом ассистентка заметила, что тщательно разложенные на столе анчоусы с пармской ветчиной исчезли, уступив место черствым сэндвичам и объедкам фруктов. Это ее рассердило и вызвало приступ омерзения. Алан, ее муж, в любой момент может вернуться и увидит такое непотребство! Но дверь кухни уже исчезла, а окно теперь выходило на заросшую сорняками Окраину и нескончаемый дождь. Дешевые шкафчики марки «Формика» отсырели и вздулись кольцеобразными волдырями. Взглянув на стену, Джоан увидела, что оттуда, словно грибок, прорастает вагина немного крупнее обычной. Цвет у вульвы был какой-то неправильный. Половые губы – коричневато-желтые, жесткие, словно деревянные. К вагине прилагалось тело, но из стены оно еще не вылезло. Оно продолжало через нее пробиваться. Джоан показалось, что на это могут уйти годы. И хотя влагалище было, несомненно, взрослой женщины (ой, стыдоба-то какая!), тело принадлежало куда более молодому существу. Девочке, с толстым животиком и недоразвитым костяком. Влагалище располагалось в той же вертикальной плоскости, что и стена, однако тело и лицо выглядели укороченными, сплюснутыми, отходящими от него под анатомически невозможным углом.

Тем не менее слияние их со стеной было безупречно бесшовным. Лицо Джоан видела плохо, но оно явно улыбалось.

Субботним утром Джоан всегда пекла пирожные. Мужу частенько случалось застать ее на кухне, еще по локти в муке, пока она возилась с «регулятором» новенькой печки «Креда». По радио передавали негромкую классическую музыку. Алан любил ее пирожные. Он ее обнимал сзади, начинал тереться, задирал ей платье и, не удержавшись, кончал, все еще пытаясь проникнуть под ее чистенькое нижнее белье.