Возвращение связного - Гелена Крижанова-Бриндзова

Больше ждать Сила не мог, Грофика нужно перехватить в пути. Если он доберется до Читар, пиши пропало. Пальо их зароет, а ты потом ищи их в поле, перекапывай все пятьдесят гектаров.

Сколько может быть от железнодорожной линии до Балажей? Двести, триста метров. Господи боже, не допусти, чтобы вдруг объявился полицейский, лучше задержи Эрнеста и Янчовича у Балажей!

Дядю и тетю Сила застал в кухне. Балаж сидел за столом, подперев голову руками, на Силу он даже не взглянул, не спросил, вспахал ли он поле и как вспахал. Агата плакала.

— Забирают у нас трактор, — сказала она. — Завтра утром придут выкупать все наши машины.

* * *

Ночью резко похолодало, и утром на деревьях, на траве, на поздних цветах в палисадниках лежал первый несмелый иней.

Около девяти выкупщики пришли к дому Балажей. Перед воротами, в колеях, вырытых колесами трактора, таяли мелкие, почти невидимые иголочки льда.

Эрнест постучался в ворота; он стучал твердо, энергично, как будто хотел что-то заглушить в себе. Этот выкуп стоил ему тяжелой внутренней борьбы. «Так надо, так надо», — убеждал он сам себя и одевал свою душу льдом.

Однако он чувствовал, что этот слой льда тонок, он может растаять при первом прикосновении солнечного луча, как иголки инея в колеях. Балаж — это не Грофик.

Вышла Агата, одетая в темное, с серым платком на голове. Балаж не показывался, и Эрнест не спрашивал, где он.

— Покажешь нам трактор, Агата? — Эрнест заговорил с Балажовой спокойно, по-соседски.

Она махнула рукой в сторону сарая и жалостно, скуляще заплакала.

— Не убивайся, мы ведь не красть пришли. За машины заплатим как полагается, — успокаивал ее Эрнест, а сам чувствовал, что ледяная корочка на его душе опасно потрескивает.

Механик проверял молотилку, но делал это неаккуратно. Решета он не вынул, а выдернул, а в барабан уронил французский ключ. Ключ громыхал, механик бранился, а у Силы сердце разрывалось на части. Налетели как саранча, хватаются за что ни попадя. Гляньте-ка на этого болвана, даже трактор запустить не может! Где это видано, чтобы трактор подпрыгивал, когда включают зажигание? Был бы здесь дядя, он бы тебе всыпал.

Из дома выбежал Славко. Щурясь, он с любопытсвом глядел на все, что творилось во дворе.

— Забирают у нас машины? — восторженно выкрикнул он.

Дурачок, разве тебе понять, что это значит, когда у твоего отца забирают машины?

Мальчик посмотрел на мать, смерил взглядом Эрнеста, механика и Яно Мацко, насупился, наморщил нос и вдруг дернул Эрнеста за рукав:

— Дядя, зачем вы забираете у нас машины?

Эрнест погладил его по голове; казалось, он хочет прижать его к себе:

— Мы не забираем. Мы пришли, чтобы купить их. Продашь?

Мальчик пожал плечами.

Сила зашипел: «Скотина!» — и сплюнул сквозь зубы. Он не мог видеть, как Эрнест гладит мальчика, — ведь он пришел, чтобы пустить по миру Славкиного отца!

Зачем он это делает? Неужто он думает, что Балаж — богач какой-нибудь, которому ничего не стоит расстаться с машинами? Дом у Балажей отличный, но на машинах висит долг, дядя и тетка работают как проклятые, а живут скромно, можно сказать — бедно. Хотя Балажова и слывет отличной поварихой, питаются они чуть ли не впроголодь. Кофе варят жиденький, а мясную подливку разбавляет горячей водой. Правда, когда приходят гости, то стол ломится от еды, но это они так, пыль в глаза пускают.

Балаж — не Грофик, просто он старательный, работящий человек, зачем же его-то разорять? Но разве Эрнеста это волнует? Хорошо, что я не сказал ему о покрышках. И никогда не скажу. По мне, пусть «фордзон» стоит под навесом хоть до Страшного суда, мне плевать! Всегда, когда кажется, что моя жизнь налаживается, приходит этот колченогий со своими сатанинскими выдумками и все рушит.

Сила шагнул к Эрнесту.

— И не стыдно тебе? — спросил он вызывающе.

Эрнест посмотрел куда-то поверх его головы, достал сигарету и щелкнул зажигалкой.

— Что вы там копаетесь? — крикнул он Яно и механику.

Механик запустил мотор; снова это у него получилось неумело, трактор подпрыгнул, запыхтел, выехал в ворота, волоча за собой молотилку и элеватор. Тракторный плуг лежал на молотилке, его сошники сверкали как обнаженные мечи. В грохот машин врезались воющие причитания Агаты.

— Скажи Имро, чтобы вечером пришел ко мне! — Эрнест старался перекричать грохот и плач. — Скажи, что я буду ждать его. — Потом посмотрел на Силу и крикнул ему тоже: — И ты зайди, давно не был у нас!

— Приду, как же! — прошипел Сила. — Сейчас побегу.

Тут он вспомнил, что дядя велел отдать и инструменты: набор пассатижей, отверток, разводных ключей, молотков и масленок. Они лежали в сарае, в деревянном ящике, — тщательно смазанные, разложенные по отделениям. Сила хотел побежать вдогонку за выкупщиками, но тут в голове у него промелькнула другая мысль. Он достал из ящика разводной ключ, пару отверток, пассатижи и спрятал их за бочкой в углу сарая.

— Ну погоди, скотина, ты у меня еще увидишь! — пробормотал он.

Потом захлопнул крышку и побежал догонять Эрнеста.

— Вот, бери, — пропыхтел он. — Дядя велел. Ему уже не понадобится.

Эрнест неуверенно взялся за ящик.

— Бери, бери, ему уже не нужно, — выдавил из себя Сила. — Можешь и это сожрать.

* * *

Балаж ушел из дома, чтобы не присутствовать при выкупе. Вернулся он только вечерним поездом из Нитры. Вывалился из вагона, а за ним — цыганский оркестр: два скрипача и контрабасист со своим громоздким инструментом.

— Мою любимую, Шандор! — приказал Балаж тут же на перроне.

Оркестр заиграл протяжную плачущую мелодию, а Балаж запел хриплым, пропитым голосом, притопывая и мотая головой:

Вы не плачьте, кони, о старом цыгане,

сослужите ему, кони, службу на прощанье!

Когда он ввалился в дом вместе с оркестром, Балажова взвыла и испуганно прижалась спиной к косяку дверей. Сила спрятал за спину Славко. Кто знает, что придет в голову пьяному?

Но Балаж не собирался драться, он все смотрел вокруг себя мутными, опухшими глазами.

— Агатка, жена моя, смотри, я тебе музыкантов привел! — орал он на весь дом. — Играйте, ребята, я плачу, мне есть чем платить. Денег получу целый мешок! Агата, давай, что есть в кладовке, все давай на стол!

Балажова не трогалась с места. Стояла у дверей, беззвучно шевеля губами, и глядела на мужа глазами, в которых не было больше слез. Балаж сам поплелся в кладовку. Что-то там опрокинулось, что-то разбилось. Из двери