Леди Альмина и аббатство Даунтон - Фиона Карнарвон

Обри вернулся в Англию в начале июля и отправился в Хайклир. Он хотел повидаться с братом. Всю жизнь, даже зарекомендовав себя дипломатом, которому доверяли переговоры по спасению солдат, Обри ощущал необходимость поддерживать связь с братом. Безусловно, лорд Карнарвон был в восторге от того, что Обри находился в безопасности и мог открыть ему истинное состояние дел. Он также чрезвычайно переживал свое вынужденное положение стороннего наблюдателя. Через связь с Муром-Брабазоном он был привлечен к разработке фотоаппаратов и истолкованию аэрофотосъемок, выполняемых королевскими военно-воздушными силами, но страстно желал, чтобы здоровье позволило ему внести более весомый вклад.

Уже второй раз за год Обри возвращался со Среднего Востока, чувствуя себя беспомощным и отчаявшимся и жаждал комфорта домашнего очага.

Несколькими неделями позже еще семеро мужчин покинули поместье Хайклир. Генри Бери с лесопилки, Чарлз Бриндли, водопроводчик, Чарлз Вулз, лесник, Вили Кивелл, работавший на ферме, Эрнест Бартон, тоже лесник, Гилберт Эттвуд и Уильям Бендл, оба из отдела строений – всех подстегнула новость, принесенная Обри о смерти сотоварищей. Они направлялись во Францию. Они направлялись на Сомму.

Лето 1916 года было отмечено горем всей нации, потрясенной смертью лорда Китченера. Он, возможно, и потерял ореол безупречного героя, но после кончины был вознесен до мифического статуса. Последствия немецкой блокады английских торговых путей ощутимо ударили по снабжению продовольствием, и война на море стала приобретать жестокий оборот. Она сняла свою самую элитную жатву, когда корабль Королевских военно-морских сил «Хэмпшир» подорвался на мине 5 июня. Шестьсот сорок три человека, включая лорда Китченера, лишились жизни.

Потрясение Карнарвонов было глубже, чем у большинства других, ибо погибший являлся другом семьи. Порчи, которому оставалось проучиться еще два месяца в Сандхерсте, был совершенно обескуражен: Китченер содействовал его карьере в армии. В конце лета ему предстояло отправиться на четырехмесячные учения в Ирландию, но он неделями был погружен в нетипичную для него задумчивость и хандру. Смерть Китченера надломила английский боевой дух, уже подорванный тупиковой ситуацией и сдачей в плен, и никто не мог предсказать, насколько еще ухудшится положение.

Битва на Сомме была задумана генералом Хейгом как решающий прорыв в безвыходном положении во Франции. Вместо этого она явилась для англичан и канадцев воплощением катастрофы и бессмысленной потери жизней. 1 июля 1916 года английская армия безвозвратно потеряла шестьдесят тысяч бойцов – по сию пору самое большое число, когда-либо имевшее место за один день битвы. Первый Ньюфаундлендский полк был полностью уничтожен как боевое подразделение, из восьмисот одного человека погибли пятьсот. В ходе битвы, длившейся четыре с половиной месяца, эта история повторялась вновь и вновь. Целые батальоны людей, совместно вступивших в армию и пришедших из тесно сплоченных населенных пунктов, стирались с лица земли, становясь потерянными поколениями на своей родине. Хайклир, как тысячи других мест по всей империи, готовился к испытанию своей способности к самопожертвованию, подобного которому не знал ранее.

Нагрузка на каждый госпиталь в стране была огромной. В июле погибли и были искалечены четыреста докторов, что чрезмерно усилило давление на уже ужасающе перегруженный медицинский корпус. Пациентов отправляли в Англию почти нерегулируемым потоком. В битве на Сомме применили сверхтяжелую артиллерию и новый вид вооружения – танки. Люди страдали как от физических ран, так и от контузий. Человеческое существо не могло выдержать удар этой полностью механизированной бойни огромного масштаба, и случаи умопомешательства росли в геометрической прогрессии.

Леди Альмине пришлось подняться на новый уровень. Персонал на Брейнстон-сквер трудился не покладая рук, проявляя такое же внимание к мельчайшим деталям, как и всегда. Работа была тяжкой, но четко организованной и внушала уверенность, что результаты оправдывают все вложенные усилия. Все устали и были деморализованы войной, однако усердно вносили свой вклад преданные госпиталю. Стабильность внезапно рухнула под напором огромного количества офицеров со сложными ранениями и тяжелыми травмами с боевых полей Соммы.

Одним из них был двадцатиоднолетний Чарлз Клаут, лингвист с кембриджским образованием из скромной семьи среднего класса в Южном Лондоне, призванный в армию Министерством обороны в августе 1914 года на основании его кадетской военной подготовки в Кембриджском университете. Клаут вступил в территориальную армию и был произведен в звание второго лейтенанта 20-го батальона Лондонского полка. Он был серьезным мужчиной и никогда не одобрял обращения друг к другу по имени, за исключением близких друзей одного пола. Эта серьезность сделала его отличным офицером, и он гордился обучением своих подчиненных до отплытия 9 марта 1915 года во Францию. Клаут был ужасно разочарован, когда после высадки его перевели в другой батальон, нуждавшийся в хорошем офицере для наведения порядка.

К августу 1916 года Клаут уже почти полтора года воевал на Западном фронте. Он находился в резерве первой битвы под Невшателем и месяцы сражался при Лоосе. Ему случилось видеть человека, которому немецкий снайпер выстрелом разнес череп, когда тот бежал к нему по окопу. Мозг погибшего был «обнажен, как на операционном столе», упал двумя аккуратными полушариями на землю и лежал, «испуская пар на солнечном свете». Когда подчиненные Клаута отказались дотрагиваться до человеческого мозга, тот взял лопату и выгреб останки из окопа.

В августе 1916 после двухнедельного отпуска, навестив своих родителей в Блэкхите, офицер вернулся на передовую битвы на Сомме. Его первым заданием было сопровождать менее опытного офицера, когда тот вылез из окопа, чтобы собрать разбросанные в грязи вещи погибшего человека для отсылки их в Англию. Клаут изучал карту, пытаясь установить последнее месторасположение батальона, который их послали искать, когда пуля снайпера попала ему в лицо. Она вошла точно между глаз, пробила нёбо и разворотила правую челюсть. Часть кости порвала артерию в горле. Клаут инстинктивно схватился за шею и, найдя место, откуда ручьем лилась кровь, попытался остановить ее и шатаясь побрел к штабному окопу, велев младшему офицеру пригнуться, поскольку снайпер определенно следил на ними.

Он был почти без сознания, когда его подхватили и немедленно отправили в базовый госпиталь в Ле-Туке. Этот госпиталь финансировался герцогиней Вестминстерской и – один из сюрреалистических контрастов Первой мировой войны – размещался в казино элегантного курорта. Клауту не повезло – он получил ранение в первый день службы в своей новой должности (хотя подобная участь не была чем-то из ряда вон выходящим на Сомме), и лишь благодаря везению и крепкому здоровью он добрался живым с подобной раной до Ле-Туке. Научное обоснование переливания крови в 1916 году находилось в зачаточном состоянии, и на подобные процедуры решались чрезвычайно редко, так что пациента с потерей крови держали недвижимым и давали лекарства типа морфина для урежения сердечного ритма.

Клаута прооперировали, чтобы удалить часть пули, застрявшей в челюсти, а двумя днями позже, как только его состояние стабилизировалось, перевели на санитарное судно для возвращения в Англию. Из Дувра поезд доставил его на вокзал Виктория; там Клаута, лежавшего на платформе вместе с сотнями других раненых, определили в госпиталь графини Карнарвон в доме № 48 на Брейнстон-сквер. Клаут настаивал, чтобы его отправили в Общий госпиталь в южной части Лондона. Он, должно быть, хотел оказаться как можно ближе к дому, чтобы члены семьи могли его навещать. Тем не менее Клаута поздно ночью 2 октября 1916 года отвезли на Брейнстон-сквер.