Игра навылет - Семен Глинский

Площадь перед собором была забита народом, и все, кто тут находился, были в карнавальных костюмах и в масках.

Дудели в дудки, от которых в ушах стоял постоянный гул. Оставляя на теле синяки, колотили друг друга мешками, набитыми орехами. Кидались сырым тестом и гнилыми помидорами.

Поверху была натянута проволока – от одного фонарного столба до другого. Разгуливая над толпой, канатоходец доставал из штанов резиновую трубку и поливал зазевавшихся зрителей мочой. Они не успели увернуться – и на них тоже пролился вонючий дождь.

Тут же зрители подверглись атаке хищных птиц. Птицы набросились целой стаей и стали клевать людей длинными железными клювами – отбиться от них было не так-то просто.

Помогая хищникам, к ним кинулся дракон. Дохнул огнём в лицо, и он почувствовал, что у него реально горят брови.

– Черти драные, – ругался он, стирая со лба копоть. – Спалят ведь заживо с игрищами этими.

– Бежим к храму, – крикнула она ему в ухо. – Там этой нечисти поменьше.

Кусок площади, прилегавшей непосредственно к собору, был отгорожен от остального пространства живым щитом. Тут держали оборону римские легионеры, и они пропускали внутрь только избранных. Тех, у кого были забронированы места на трибунах, и участников боёв.

Его сочли достойным, разглядев в нём бойца, – и шеренга разомкнулась.

К нему уже бежали с четырёх сторон гладиаторы, и, оттолкнув свою спутницу к зрителям, он приготовился дать отпор.

– Давай! – крикнула ему Данко. – Отделай их как следует.

Он быстро оценил ситуацию и, опередив нападавших, нанёс удар первым.

Подскочил к верзиле, замахнувшемуся на него мечом, и, резко нагнувшись, ударил головой в живот. Вояка не смог устоять на ногах и грохнулся на землю. Он вырвал у него меч и, развернувшись круто, рубанул наотмашь его соратника.

Попал очень удачно, по плечу, и ключица хрустнула, а рука повисла как плеть.

Он сумел завладеть сетью и, набросив её на третьего гладиатора, подтащил к себе и ударил ногой в пах. Тот скорчился от боли и под улюлюканье трибун покинул поле брани.

Последний боец даже не решился к нему приблизиться, и на этом всё закончилось. Ударив в гонг, бургомистр объявил его победителем и обвязал белой лентой.

Трибуны аплодировали, а женщины кидали ему цветы. Болельщики выскочили на поле и, подняв на руках, несколько раз подбросили его вверх.

Он позировал перед камерами и, одаривая репортёров «голливудской» улыбкой, показывал свои замечательные зубы – все десять штук.

Подошёл к Данко и, весь сияя от счастья, вручил ей букет.

– Вы моя прекрасная дама, и эту победу я посвящаю вам.

– Господи, вы такой молодец! – Привстав на цыпочках, она дотянулась губами до его подбородка и оставила на нём своё клеймо. – Теперь вы станете знаменитостью, и все местные красавицы будут пытаться вас соблазнить. Но я никому вас не отдам.

– Пойдём где-нибудь посидим, – предложил он. – Это дело необходимо отметить.

– Ну конечно, нужно, – согласилась она. – Я только с пастором перекинусь парочкой слов. Вы подождёте меня, ладно?

Она его сразу узнала, и это был тот самый мальчик, с которым они в детстве гонялись вместе на велосипедах.

Он здорово вытянулся и раздался вширь, но все главные отличительные признаки остались. Сидела по-прежнему на короткой шее круглая, как мяч, голова, и свистел сломанный во время драки нос.

– Вы меня помните? – спросила Данко.

Пастор стоял в полосе света, проникавшего в собор через узкое окно, а её лицо находилось в тени. Он подошёл к ней поближе и потрогал осторожно пальцем шрам, оставшийся на скуле.

– Такое не забудешь, – ответил он. – Мне этот кошмар долго потом снился. Как ты въезжаешь на велосипеде в грузовик и в полушаге от тебя тормозит легковушка.

– Я ведь обернулась, чтобы на тебя посмотреть. – Сейчас она разглядывала большой серебряный крест, висевший у него на груди. – Ты наехал на разбитую бутылку и крикнул мне, чтобы я остановилась. А грузовик вообще неизвестно откуда там взялся.

– Между прочим, именно в тот день я решил стать священником. – Он прикрыл глаза, восстанавливая в памяти чувства и мысли, которые бушевали в нём тогда. – Мне казалось, что я должен как-то отблагодарить Бога за то, что он сохранил тебе жизнь.

– Мне как раз хотелось с тобой об этом поговорить. – Данко опустилась на скамью, и пастор присел рядом. – Может быть, не стоит так за неё цепляться, за эту дурацкую жизнь?

– Ты лечиться сюда приехала? – спросил он.

– Нас сюда много приехало, – ответила она. – Но денег, к сожалению, на всех не хватит. Если станут лечить меня, другие останутся ни с чем.

– Тебя опять волнуют чужие проблемы, и ты не хочешь подумать о себе. – Он придвинулся к ней вплотную и приложился ухом к её груди. – Колотится как сумасшедшее – долго ты с таким сердцем не протянешь.

– Мне это известно, – сказала она. – Но что мне делать с моей совестью?

– Ты зря пришла с этим в церковь. – Он резко встал, показывая, что разговор закончен. – Тебе никто не скажет, как нужно поступить. Ты должна решить сама.

– Я это прекрасно понимаю. – Она повернулась и пошла к выходу.

– Подожди, не убегай, – остановил он её. – Вам всем грозит опасность, и я обязан вас предупредить.

Она ждала молча, что он скажет ещё.

– Тут на исповедь ко мне девчонка приходила, немка, и с ней был русский парень. Знаешь таких?

– Знаю, – кивнула она. – Наши кадры.

– Девица рассказала мне, что в отеле погибла женщина, и она знает, кто её прикончил. Но ей пригрозили, что, если сболтнёт кому-то, убьют парня. Я сказал ей, что она правильно делает, что никому не говорит.

Данко вдруг почувствовала, что в душной атмосфере храма не хватает кислорода, и, выбежав на улицу, набрала в лёгкие ветра.

Оторвалась от земли и, поднявшись в небеса, увидела текущую по дну ущелья речку.

Спланировав вниз, опустилась на берег, недалеко от моста, – и только здесь смог догнать её верный рыцарь, Железяка.

– Ну ты и шустрая! – Он прыгнул на большой камень, выступавший из воды, и вымыл лицо и шею. – Носишься, как коза молодая. Значит, сердце позволяет.

– Была когда-то козой, и очень даже прыткой. – Данко тоже умылась ледяной водой. – Бегала, плавала – ни один мальчишка за мной угнаться не мог. Зато теперь без аптечки шага ступить не могу.

– Ну и чего он тебе такого сказал, пастор этот? – спросил он. – Что тебя так завело?

– Почему ты думаешь, что я завелась? – Она вынула из кармана упаковку и, достав две таблетки, закинула себе в рот.