Костяные корабли - Р. Дж. Баркер

Джорон не сумел придумать достойного ответа, но тут на трапе появилась Миас. Она походила на бойцовую птицу, которая, если и не проиграла схватку, то вышла из нее сильно потрепанной. Однако нельзя исключать, что она сохранила гордость и сумела избежать серьезной опасности.

– Идем, Твайнер.

Тассар улыбнулся Джорону и кивнул Миас, когда она проходила мимо него.

– Иди, Джорон, – сказал он, – и помни, что я обещал научить тебя обращаться с мечом.

Джорон его проигнорировал, догнал Миас, и, когда они начали спускаться, она прошептала:

– Скажи мне, что Тассар не сумел заставить тебя бросить ему вызов.

– Ничего подобного, но у меня возникло ощущение, что он пытался затащить меня в свою постель, – ответил Джорон.

Миас рассмеялась – и это был настоящий, искренний смех.

– Я понятия не имела, как мало тебе известно об их жизни. Корабельные правила не для избранников, Твайнер. Их жизнь зависит от надежности семени, они вышагивают с важным видом и прихорашиваются, точно самцы птиц, чтобы стать фаворитами дарнов. Обвинение в любви к мужчине для них равносильно смертельному оскорблению. Однако ты этого не знал, а потому ему не удалось спровоцировать тебя на оскорбление и вызвать на дуэль.

– Я не встречал ни одного человека, которого волновали бы подобные вещи, – признался Джорон.

– И все из-за того, что ты флот, верно? – спросила Миас.

– Но я не флот, – недоуменно ответил он, и ему не удалось скрыть печаль в своем голосе. – Я никогда не был флотом. Я простой рыбак.

– Тиртендарн посмеялась над тобой, – сказала Миас и остановилась, а когда заговорила снова, ее голос наполняла ярость, направленная, впрочем, не на него. – Не обращай внимания. Не беспокойся о том, что ты не человек флота, потому что я научу тебя всему, что необходимо знать. Моя мать хотела оскорбить меня, а не тебя. И Тассар над тобой потешался по той же причине. Из этого не следует, что ты не можешь испытывать гнев, – злись сколько тебе угодно. Но доверься мне в данном вопросе, Джорон. Величайшая месть совершается не с мечом в руках, гораздо лучше выслушать оскорбления врага, а потом швырнуть их ему в лицо. – Она посмотрела на него и через мгновение продолжала: – Ты станешь флотом к тому моменту, когда я с тобой закончу, Джорон Твайнер. Я тебе обещаю.

– Или умру, – сказал он.

– Верно, но я бы не стала задерживаться на этой мысли, ведь смерть не оставляет шансов на месть.

Едва ли на Разбросанном Архипелаге есть что-то печальнее тюремных судов, настолько сильно поврежденных, что их уже не спасти, даже не сделать черными кораблями, которые смогли бы унести команду к славной смерти, или стать коричневой костью и перевозить грузы на короткие расстояния между островами. Им остается лишь пассивно лежать на грязной воде рядом с портом и гнить. Их охраняют небольшие отряды морской гвардии. Никто не хочет этим заниматься, и работа достается худшим гвардейцам, которых из-за совершенных ими преступлений или отсутствия удачи сочли негодными ни на что другое – и заперли на нижней палубе. Они живут впроголодь, питаясь жалкой похлебкой, и вынуждены опираться друг на друга в надежде выжить, умоляя Морскую Старуху, чтобы их сроки закончились до того, как кости корабля сгниют окончательно и он пойдет на дно. Ведь если тебя отправили на такой корабль, и он тонет, твоя смерть – это именно то, чего хочет Старуха, не так ли?

Вот почему те, кто оказывался на тюремных судах, с радостью соглашались перейти на черные корабли.

Джорон сидел на веслах, и они с Миас направлялись к самому большому тюремному судну. Такие корабли не были белыми или черными – они стали отвратительно коричневыми – цвета гниющих костей. И по мере того как росли в цене кости кейшана, тюремные суда по большей части состояли из джиона и вариска, чем из старых костей. Конечно, состояние джиона и вариска оставалось таким же ужасным.

И они отвратительно воняли.

Джорон считал, что вонь неухоженного и печального «Дитя приливов», стоявшего в заливе Кейшанблад, была самой отвратительной из всех, что ему доводилось встречать. Но только из-за того, что он никогда не находился на тюремном судне. Сначала на него обрушилась вонь гниющих костей, влажная и органическая. Затем запах грязных человеческих тел. Тюремные суда являлись открытыми сточными канавами, и в жару зловоние становилось почти непереносимым. Джорона стошнило, пока он греб; Миас, как всегда, выглядела невозмутимой, словно на нее ничего не действовало. А за самыми сильными запахами, оскорблявшими обоняние Джорона, скрывался другой – более тонкий, почти незаметный, но, в своем роде, еще хуже – страдание. Вонь женщин и мужчин, находившихся в крайней стадии отчаяния и ужаса.

Миас засунула руку в сумку, достала маленький букет ярких цветов и поднесла его к носу, чтобы отбить мерзкий запах, а Джорон, задыхавшийся от ужасных миазмов, продолжал грести. На борту тюремного судна морские гвардейцы без всяких церемоний сбросили веревочную лестницу. Миас не стала обращать внимание на оскорбление; казалось, ее кожа толще, чем у кейшана. Супруга корабля ухватилась за лестницу и легко поднялась на борт, пока Джорон привязывал лодку, а потом с трудом взобрался по ступенькам, которые отчаянно раскачивались.

Когда он перелезал через поручни, покрытая изящной резьбой кость треснула у него под рукой, оставив коричневые следы на ладони. Их встретила длинная цепочка заключенных, дожидавшихся, когда Миас обратит на них внимание. Вокруг них стояла морская гвардия, и Джорон подумал, что вряд ли найдутся женщины и мужчины, которые так же сильно отличались бы от тех, что он видел в спиральных жилищах. И хотя они носили шляпы морской гвардии из птичьей кожи, их форма была грязной, а лица сморщенными и злыми.

К тому же они не демонстрировали ни малейшего уважения к Миас. По большей части, они ее игнорировали, расхаживая вдоль неровного строя, изредка нанося удары короткими дубинками за какие-то нарушения, сути которых Джорон не понимал. Заключенные выглядели испуганными и покорными.

Морской гвардеец поднял дубинку, чтобы опустить ее на голову стоявшего перед ним старика.

Миас его опередила, схватив за руку.

– Нет.

– Нет? Этот отброс посмотрел на меня так, словно я никто. Он заслуживает наказания.

– Эти отбросы, – сказала Миас, – могут стать частью моей команды, и если он заслуживает наказания, решать мне. Убери дубинку.

– А ты меня заставь, – заявил гвардеец.

К тому моменту, когда он закончил говорить, его тело было распростерто на палубе, а дубинка оказалась в руке Миас.

– Если ты сумеешь ее у меня отобрать, сможешь избить любого, – предложила она.

Но морской гвардеец, чей рот был разбит ударом, которого он не заметил, даже не попытался вернуть свое оружие.

– Оставь себе, – сказал он, поднимаясь на ноги и вытирая кровь с губ. – На корабле их полно. – Он повернулся и пошел прочь.