Три дня - Бернхард Шлинк

— Агентства печати убрали сообщение о заявлении в прессу. Но несколько часов оно там провисело, и некоторые газеты его напечатают. Я, конечно, могу потребовать от них, чтобы они напечатали опровержение, но все равно это не очень приятно.

— У нас еще есть вино?

— У дверей стоит бордо, которое привез Ульрих.

Одна бутылка еще нашлась, они налили бокалы и еще раз чокнулись.

— За то, чтобы проклятию настал конец, — сказала Маргарета.

— За то, чтобы проклятию настал конец, — повторили за ней остальные.

— Какому такому проклятию? — спросил немного погодя Андреас.

— А разве не проклятие то, что от предыдущего поколения перешло на Йорга, а от Йорга на его сына? По-моему, так это проклятие. — Поймав скептический взгляд Андреаса, она улыбнулась ему. — Мы тут, в глубинке, немного отстали от жизни. Осенью вместе с туманами к нам приходят привидения, а когда летом среди ночи слышатся таинственные голоса, это не обязательно значит, что кричала сова. У нас еще встречаются ведьмы и феи, и бывают такие проклятия, которые иногда снимаются только через несколько поколений.

Она поднялась, и вместе с ней поднялись остальные. Она обнялась с Андреасом и Ильзой, а Хеннеру сказала:

— Пойдешь меня проводить?

Когда Кристиана, последовав за Йоргом, зашла в его комнату, он сидел на кровати, неподвижно уставясь в пол. Она опустилась с ним рядом и взяла его руки в свои ладони.

— Как думаешь, мой сын останется здесь до завтра?

— Тебе этого хочется?

— Не знаю. Я не думал, что это будет так трудно. Казалось бы, я мог все заранее хорошенько продумать, и я действительно продумал все очень хорошо. Но это как с плаванием. Помнишь? В детстве я как-то целое лето учился плавать, лежа животом на стуле, но, хотя я честно упражнялся, все равно, заходя в воду, всякий раз тонул. В тюрьме я упражнялся, лежа на стуле, сейчас я в воде.

— Но в один прекрасный день ты поплыл, разве не так? Ты же помнишь!

— Еще бы не помнить! Осенью мы поехали с тетей Кларой в Тичино[64]на озеро Лангензее,[65]и ты поплыла со мной, и тут в озере все получилось.

— Сейчас ты поупражняешься с друзьями на выходных, и потом в городе у тебя все получится.

— Нет. — Он замотал головой. — Я должен справиться завтра, хотя может оказаться, что завтра уже слишком поздно.

— Может быть, я сделала ошибку, устроив эту встречу. Я очень сожалею, я…

— Нет, Кристиана! Камни преткновения, на которых я так больно спотыкаюсь, сидят во мне самом. Я должен сам себя вытащить за волосы из трясины. — Он ткнулся головой в ее плечо. — Я действительно многое забыл. Я забыл, кто тогда стрелял. Я не помню, должна ли у меня была быть встреча в Амстердаме[66]с Яном и не подвел ли я его. Я уже не помню, как звали палестинскую инструкторшу и было что-нибудь между нами или не было ничего. Я не помню, что я все эти годы делал в тюрьме. Должен же я был что-то делать! Но в памяти ничего не сохранилось.

— Невозможно все держать в памяти.

— Я и сам знаю! Но у меня такое чувство, точно у меня все выломано из памяти, — не старые пустяки, которым и надлежит кануть в забвение, чтобы освободить место новому, а то, что составляет часть моего «я». Ну, могу ли я теперь на себя полагаться?

— Не спеши, упрямый ослик, дай себе время!

Он засмеялся:

— Вот уж чего мы никогда не умели, Тия, так это не спешить, пережидать, жить по принципу «как сложится, так и ладно», радоваться тому, что есть. Нет, этому мы так и не научились.

— У англичан есть пословица насчет этого, и старые собаки выучиваются новым фокусам.

— Нет, Тия. Old dogs don't learn new tricks.[67]Так что смысл английской поговорки как раз обратный.

Оба замолчали. Кристиана заметила, что по сравнению со вчерашним вечером ее страх значительно уменьшился. Это ее удивило, ведь ни одна из вчерашних проблем так и не была решена, не говоря уж о сегодняшних. Так отчего же ее страх уменьшился?

По дыханию Йорга она поняла, что он заснул. Он сидел на кровати, мешковато склонившись вперед, со сложенными на коленях руками. Она тихонько ткнула его рукой, он покачнулся и лег боком на подушку. Она разула брата, подняла ему ноги на кровать, вытащила из-под него простыню и укрыла. Затем еще немножко постояла над ним, глядя, как он спит, и слушая, как первые капли дождя сменяются равномерным шорохом дождевых струй.

В выражении спящего брата она видела все его черты: его убежденность, его добрые намерения, его рвение, его неспособность взглянуть на все и на себя самого со стороны, его чрезмерную уверенность в собственных силах, его неумение считаться с другими людьми, его беспомощность. Смогла бы она его полюбить, если бы встретила в жизни случайно? Но они встретились не случайно. Это был ее брат, она сама его воспитала, прожила рядом с ним столько лет, посвятив ему свои заботы. Он стал ее судьбой, и с этим уж ничего не поделаешь. Она тихо вышла из комнаты.

Наконец все заснули. Заснул Андреас, после того как четверть часа проходил взад и вперед по комнате, заново навозмущавшись и вновь успокоившись и прокрутив в голове все возможные юридические варианты. Заснула Ильза, взвесив и отвергнув первоначальное решение поработать сейчас над романом и наметив на следующее утро уединиться на скамейке у ручья.

Дорле и Фердинанд ушли со скамейки, когда терраса уже опустела и там стало темно. Начался дождь. Сперва он был по-летнему теплым и окутал их своим легким дыханием. Потом дождь стал холоднее, Дорле продрогла, и они вернулись в дом.

— У меня нет комнаты, — шепотом сообщил ей Фердинанд, и она шепотом ответила:

— Пойдем ко мне.

На лестнице он остановился:

— Я еще… Мне никогда еще не…

Дорле обхватила ладонями его щеки и поцеловала его. Она тихо рассмеялась:

— А мне уже да!

Ульрих и его жена услышали, как их дочь привела в свою комнату Фердинанда и как они любили друг друга.