Траектория птицы счастья - Татьяна Веденская

И во всей это фантасмагории человеческого общения я стою с самого края, как мамонт, который давно должен был вымереть, но по непонятным причинам все еще дожевывает последний стебель папоротника. У меня мобильного телефона нет. И не просто нет, а никогда не было. Единственный мой контакт с этим чудом технологий – это звонки с экстренных уличных вызовов, которые я вынуждена делать с мобильных телефонов прохожих. Они, кстати, дают их мне с большой неохотой, и в большинстве своем сами набирают номер. А мне только угрюмо суют трубку со словами «говорите, уже гудок». Так что я толком даже не умею дозваниваться по нему до нужного абонента. Мне вполне хватает простого дискового аппарата, стоящего в нашей прихожей. Почему-то я совершенно не желаю быть всегда на связи. Может, мне хватает «тамагочи», постоянно тренькающего в самый неподходящий момент? Наверняка. Однако иногда такая моя дремучесть только создает мне проблемы.

– Манечка, я тебе обязательно буду звонить! – торжественно клялся мне Митя, когда садился в такси, чтобы отбыть к месту терзания недр земли – в Ямбург.

– Только звони дольше, а то Полина Ильинична может не услышать. Вдруг я буду в ванной?

– Я буду трезвонить, пока не доведу до самоубийства всех твоих соседей, – «успокаивал» меня он.

– Ага, и после этого меня выселят!

– Почему у тебя нет мобильника? Это же так удобно! И я бы до тебя дозванивался в любой момент, где бы ты не была.

– Я не люблю мобильники. Говорят, они излучают, – отбрыкивалась я.

– Чушь, – уверенно возразил Митя. В целом, я была с ним согласна. Сейчас, в наш век коммуникаций все вокруг чего-нибудь излучает, в той или иной степени. Если вдуматься, мы ежеминутно насквозь пронизаны радио волнами разной частоты. Стоит ли тогда дергаться из-за мобилы. Но я-то дергалась вовсе не из-за этого. Мне все время было жалко денег на такой аппарат. Они же совсем не дешевы, и постоянно требуют долива денег.

– Я все время или на работе, или дома. Зачем мне телефон?

– Манечка, как же мне не хочется уезжать! – потянулся в машине он. И снова прижал меня к себе. Три месяца промелькнули, как стрела Робин Гуда, и врезались в самое мое сердце. Я тоже не представляла, как буду жить без него. Но к чему было об этом говорить. Только портить ему настроение перед полетом.

– А я, что, действительно не могу тебе туда позвонить?

– Я тебе сто раз объяснял, что там только общий коммутатор в рабочей зоне. А в общежитии телефонов нет, так что…

– А могу я позвонить на коммутатор?

– Ну, нет же. То есть, да. Можешь, но только чтобы что-то мне передать. А как ты передашь по коммутатору, что не можешь без меня жить? Хочешь, чтобы надо мной весь завод смеялся? – строго свел брови он.

– Не хочу. Но что же делать?

– Интернета у тебя нет?

– Интернета? – перепугалась окончательно я. Мой технический кретинизм исключает любые контакты со сложными устройствами. А компьютер в моем присутствии немедленно виснет и отказывается вступать в переговоры.

– Эх, какой-то тупик. Ну, я сам буду тебе звонить. А ты, если что, передавай моей тетке. Она все равно будет скучать.

– Да она меня на дух не переносит, – нахмурилась я. С тех пор, как Раиса Павловна так сильно расстроила Полину Ильиничну, я стала ее недолюбливать. Моя старушка до сих пор переживает, а к Мите стала относиться совсем иначе.

– Неправда, брось, – отмахнулся Митя. Мы снова ехали на такси в аэропорт, но ситуация изменилась. Он был довольным, сытым и удовлетворенным, как телок на выкорме. Я же измучилась и извелась, думая, что мне предстоит ждать его полгода. Как капитана дальнего плавания, который ничего мне не обещал. Мы долго целовались на прощание, но он уже мысленно улетел, а я осталась. Уезжающему всегда легче остающегося. Может, он тоже любит и тоже уже заранее авансом скучает, но его ждут новые впечатления, смена обстановки. А я перла с аэропорта в свое болото, к уколам, жалобам, работе и Полине Ильиничне. И от этого на душе было очень паршиво. Особенно меня заколебала моя работа. Вот так, неожиданно, вдруг я совершенно безосновательно стала раздражаться на тупость диспетчеров, которые совершенно не считаются с интересами врачей. На ослизм местных участковых, которые любых мало-мальски больных людей норовят спихнуть в больницу. На маленькую зарплату, на пробки.

– Ты просто скучаешь по своему Ромео! – уверенно констатировал Костик, мой коллега по смене. Конечно, я понимаю, что работать со мной стало несколько сложно. Может, и вправду я так тяжело переносила разлуку, а может просто вызовы попадались сплошь какие-то хамские. Вот, например, бабка, которая с порога принялась рассказывать нам, какие мы негодяи.

– Сколько можно ехать! Небось жрали в ларьке, пока я тут чуть не померла! – несла пургу она.

– Сколько надо, столько и ехали, – угрюмо буркнул Костя.

– Ага, надо! Знаю я ваше НАДО! А может, ты выпил? – выставила нос и принюхалась она.

– Что у вас болит? – я поспешила к нему на помощь.

– Мне нужно сделать укол! – важно прошепелявила она.

– А болит-то что?

– Колет. В боку. И в этом. А может, желудок, – пространно показала бабуля. Я немного потыкала ее брюхо. ОЖ не было точно, ткани мягкие, живот спокойный. Значит, ложный вызов.

– Мы дадим вам таблетки от спазмов, принимаете трижды в день, а завтра к участковому терапевту, – буднично пояснял Костик, заполняя карту вызова.

– Что ты мне таблетки суешь? У меня своих полно. Делай укол давай и вали отсюдова! – перешла в наступление бабуська.

– Да от чего укол, – от бессилия всплеснула руками я.

– От чего надо. Ты врач, ты и делай. Халавщики! – продолжала сыпать идиотизмы бабка. Я прикусила губу и постаралась сдержаться. И так весь день, я моталась между пьяными, которым стало плохо, хотя в вызове значилось «сердце». Пьяные мужики, траванувшиеся водкой у нас больными не считаются. Между драками, синяками, вызовами, когда «просто показалось, что что-то не так».

– Сколько же можно! – бесилась от бессилия я. Мне хотелось оказаться не в теплой сырой Москве, а в холоде. Мне вдруг захотелось уехать туда, где мороз. Например, в неизвестный далекий Ямбург. Да, мне отчаянно хотелось к Мите. Три месяца счастья – это так прекрасно и так мало. Я чувствовала себя странником, который долго-долго шел по пустыне, весь высох, почти растворился в песке, забыл, что такое вода – а от него теперь решили отделаться одним стаканом и обещанием, что потом, когда-нибудь нальют еще. Почему, за что меня обделили?

– Маша? Слушай, там тамагочи передал экстренное сообщение, – взволнованно ткнул меня в бок Костик.

– Что такое? – удивилась я. Что может быть экстренного? Единственное, что приходит в голову, это какое-то крупное происшествие, на которое сгоняют все ближайшие Скорые.

– Надо связаться с нашей подстанцией. Говорят, что-то там случилось.