Траектория птицы счастья - Татьяна Веденская

Похороны, в соответствии с традициями, состоялись на третий день после смерти Полины Ильиничны. Пришло не очень много народу. Племянницы демонстративно рыдали и принимали соболезнования. Меня они всем представляли, как хорошую знакомую покойной. Вот кто я – хорошая знакомая. Причем для всех. И для Мити тоже. Если что, он скажет – это Маня, моя хорошая знакомая. Мое сердце разваливалось на куски, когда аккуратный недорогой гроб опускался в глубокую угрюмую яму, вокруг которой сколько хватало взгляда, тоже стояли кресты, надгробия и памятники. Почему человек смертен? Отчего бы нам не жить вечно? Может, все это из-за того, что мы сами не сможем справиться с этой вечностью и будем бесконечно хныкать и проклинать судьбу за то, что предела нет. Человек ничему не может быть благодарен. Я неумолимо влетала в депрессию. И на поминках, на которых после первых рюмок за упокой новопреставленной рабы Божьей Полины, потекли неспешные разговоры о курсе валют, о политике нашего президента, крепкой рукой ведущего страну в счастливое капиталистическое будущее, мне стало тошно. Да так, что я ушла на улицу и долго сидела на лавочке, вспоминая, как Полина Ильинична боялась, что меня переманят другие старушки во дворе. Глупая! Да разве я была нужна кому-то кроме нее.

– Где ты была? – спросила племянница, когда через несколько часов я вернулась обратно. – Мы тебя везде искали.

– Я пошла подышать воздухом, – отвернулась от нее я.

– Помоги нам убрать посуду! – безапелляционным тоном приказала мне она. Я кивнула. Посуду так посуду. Все равно мир вокруг уже никогда не будет прежним. Я терла губкой тарелки, и безо всяких мыслей смотрела, как стекает по моим пальцам мыльная вода.

– Послушай. Маша, – несколько смущенно начала племянница.

– Да?

– Я, конечно, понимаю, что все случилось внезапно. И что ты тоже переживаешь…

– Да, – я снова кивнула. Хотя, объективности ради, кажется, я была единственной на этих поминках, кто действительно переживал из-за смерти Полины Ильиничны. Так что к чему это «тоже»?

– Просто ты и сама понимаешь, что теперь в твоих услугах тут не нуждаются, – высказалась, наконец, она. Я вздрогнула. Может, это и неправильно, но я была настолько потрясена потерей бабушки, что еще не успела задуматься, как это отразится именно на мне. Однако видимо, остальные все уже успели продумать. И что, я должна домыть посуду и исчезнуть, как привидение, с восходом солнца?

– В смысле?

– Не думай, я тебя не выгоняю, конечно, – пространно пояснила она. Хотя, кажется, происходило именно это. Что ж, она имела право.

– Отлично. И сколько у меня есть времени?

– Ну, вот будет девятый день, а потом…

– Девятый? – я чуть не поперхнулась чаем. Неужели она выставит меня через шесть дней? И куда я денусь?

– Понимаешь, я дала бы тебе больше времени, но мы очень нуждаемся в деньгах. Так что мы уже договорились, эту квартиру снимет один мой знакомый, – торопливо объясняла мне она.

– Не надо. Я все поняла, – сцепила зубы я. – Через девять дней меня здесь не будет.

– Правда? – образованно улыбнулась она. Мне стало вдруг так противно, что я коротко кивнула и вышла из кухни. Слез не осталось, только тупая тоска и желание забиться под одеяло. Конечно, это очень красиво, что я так сказала. Мол, через девять дней меня здесь не будет. Но куда я и в самом деле теперь денусь? Как же так получается, что после стольких лет усилий и труда вдруг самым ужасным образом сбывается мой самый страшный кошмар. Я одинока, бедна, никому не нужна, даже Мите, для которого это просто «длительные отношения», и мне негде жить. Последнее – самое страшное, что только может быть. Потому что можно пережить все, что угодно, если у тебя за спиной есть надежный любимый дом, а в кармане лежат ключи от него. Я чувствовала себя песчинкой на ветру, судьба которой бесполезно носиться по огромной безжизненной пустыне с тем, чтобы однажды сгинуть посреди барханов. Наверное, есть на свете люди, для которых в жизни отведены только страдания и боль. Что бы они не делали, как не старались, счастье улыбается другим. А мне осталось только покорно собрать чемоданы и отправиться куда глаза глядят. Снова, во второй раз. И хотя вокруг меня не было боевиков с автоматами, а также никто не отбирал у меня немудреные пожитки, мне было еще хуже, чем тогда, на границе около Буденовска. Тогда впереди была вся жизнь, а рядом был сильный и надежный Дима. Теперь мне было тридцать шесть, рядом не было никого, кроме едкой племянницы, которую волновало только одно – чтобы я не забрала с собой чего-нибудь ценного.

– Ну, посидим на дорожку? – любезно, но очень фальшиво предложила она.

– Что-то не хочется, – огрызнулась я.

– Как знаешь, – племянница окинула меня с головы до ног презрительным взглядом. Она измеряла людей их жизненным благосостоянием, и я в ее глазах не стоила ничего.

– Вы хоть иногда на могилу к бабушке ходите, – попросила я.

– Без тебя обойдемся, – отрезала она, и нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, пока я вытаскивала за собой чемоданы.

– Всего хорошего.

– И тебе не кашлять, – наконец-то она радостно захлопнула за мной дверь. Я так и видела, как она, еле сдерживая нетерпение, ходит по комнатам, открывает шкафы, перекладывает вещи, купаясь в удовольствии. Мое! Наконец-то это все мое! Сколько можно было ждать, пока эта старая карга, наконец, сыграет в ящик! Может быть, именно поэтому моя Полиночка так не любила эту парочку? За их непробиваемую тупость, с которой они пожирают все материальные блага, уверенные, что достойны всего, до чего только смогут дотянуться. Если так, мне остается только пожалеть их. Хоть это и странно, ибо если кто и заслуживал жалости, то это я. Снова я держала путь на Курскую, снова меня цепко приняла в свои объятия моя старая коммуналка. Тамара с мужем покидала Москву. Они решились-таки вернуться в родной город, чтобы попытаться вернуть все то, отчего они когда-то сбежали из-за войны. Так что мне любезно пересдали их комнату. Получается, что все всегда возвращается на круги своя.

Случалось ли вам когда-нибудь терять все то, чего удалось достичь? Пусть даже достижение, которого вас неожиданно лишили – маленькое и непрезентабельное. Не важно, потому что если оно досталось вам ценой долгих усилий, отказаться от него очень сложно и неприятно. Мы все в какой-то степени рабы той лестницы, по которой лезем. Никто не хочет довольствоваться тем, чего у него есть и так. Синее небо надо головой, любимая работа, любимый человек. Ну, хорошо, не у всех есть вышеперечисленное. За исключением неба, конечно, ибо оно готово любому желающему подарить хорошее настроение и бескрайнюю свою высь. Но каждому что-то все-таки намерено от рождения. Комната в квартире родителей, ребенок от первого мужа, ребенок от второго мужа. Маленькая зарплата, проездной на троллейбус и воскресные посиделки с подругами. Нормальная жизнь. Но человеку мало, всегда мало того, что у него есть. Это тоже нормальная жизнь. Если бы мы не были такими, было бы сложно крутиться этому миру на своих подшипниках из амбиций, мечтаний и алчности. Они, как чернорабочие, каждое утро заставляют людей вылезать из мягкой кровати и мчаться по делам, на работу, за деньгами и переменами. Переменами, которые могут и не наступить. Но в реальности год за годом года слетают с нас, как слои капусты, оставляя нам все меньше, унося воспоминания и хороший цвет лица. Может быть, юность – это просто переходящий приз, эдакое семейное наследство, в мировом масштабе переходящее от старших к младшим. И когда очередному поколению пришла пора входить в самый сок, с предыдущего снимается гладкая кожа, тонкие руки и прямая осанка? Все, это уже не ваше. Передавайте следующим! Возможно. Но есть и хорошие стороны. Мы приобретаем жизненный опыт и устойчивость. Жизненный опыт позволяет нам понимать, что жизнь – сложная штука, и все далеко не так просто, как казалось в юности. А устойчивость… она у всех своя. Кому-то ежегодно повышают зарплату, появляется возможность взять кредит на квартиру и машину. Какую-нибудь очаровательную иномарку с красивыми контурами. Вишневую или серебристый металлик. Машина – это свобода, фетиш, предмет для обожания и поклонений. Это символ того, что ваша жизнь удалась, и вы не просто так бездарно топчете родную землю. А для кого-то устойчивость заключается в том, чтобы повиснуть на подходящей шее, достаточно крепкой, чтобы выдержать потребности прилипалы. У всех разное, у меня вот – старушка, которая любила кефир, и, кажется, немножко – меня. В работе с окладом, не дотягивающим немного до штуки баксов, и с мужчиной, который приезжает раз в полгода. Однако всех нас объединяет одно – мы до судорог боимся все это потерять. Снова жить на копейки – что может быть ужаснее? А вдруг не справлюсь с кредитом, и отберут квартиру? Повеситься можно от таких перспектив! И, не дай Бог, разбить машину. А вдруг угонят? Поцарапают на парковке?! Вместе с устойчивостью мы получаем огромное количество фобий. Теперь нам есть чего бояться. Есть, чем жить. Страхи разрушают удовольствие от процесса, впрочем, все это еле заметно, почти неслышно до тех пор, пока действительно не происходит то, о чем мы не думали, не просчитывали. Реальная жизнь всегда сумеет нанести удар оттуда, откуда нам его ждать даже не приходило в голову. Я, например, не находила в Полине Ильиничне никаких признаков нездоровья. Да их и не было, она прекрасно себя чувствовала, а, поди ж ты – умерла от старости. Бывает же такое! Просто тихо-мирно тело отказало, как хорошие швейцарские часы, которые работают без перебоев, пока не встанут навсегда. И вдруг, в один миг, моя устойчивость взяла, да и накрылась медным тазом, не соизволив даже предупредить. Почему? За что? Бессмысленные вопросы, на которые, однако, наверняка найдется ответ.