Чужой клад - Александра Девиль

— А может, нам немного отдохнуть у реки? — кашлянув, спросил он хрипловатым голосом.

Настя собрала всю свою волю, чтобы стряхнуть доселе незнакомое ей чувственное наваждение, и, кивнув на реку, сказала:

— Это Сейм. Сейчас надо двигаться к переправе, а потом сворачивать в правую сторону, чтобы не ехать по основной дороге. И отдыхать пока что рано: вдруг кто-нибудь и в самом деле решит меня догнать?

— Ну что ж, вы очень благоразумны, — Заявил Денис, тыльной стороной руки отбросив со лба влажные волосы. — А я, признаться, чуть не проявил слабость, непростительную для путника… Впрочем, у нас есть несколько минут, чтобы размяться, побродить по берегу. А ты, Ерема, пока напои лошадей.

Денис отвернулся от Насти и глубоко вздохнул. Она поняла, что его воля тоже подверглась немалому испытанию.

После этой короткой остановки между Настей и Денисом установилось волнующее и неловкое молчание. Вначале она взглядом пресекла его попытку взять ее за руку, а потом сказала напрямик:

— Вы ведете себя, словно придворный кавалер, задумавший обольстить простушку. И делаете это довольно ловко. Будь на моем месте более простодушная девица, вам бы это удалось.

— Зато вы кажетесь холодной Дианой-охотницей, — с легким укором заметил Денис. — Между тем в вас угадывается горячая южная кровь. Она сверкает в ваших глазах, покрывает румянцем ваши щеки… Неужели ни разу в жизни вы не теряли головы? Не верю. Наверное, просто я вам не по вкусу.

— Мне не по вкусу, когда на меня смотрят, как на предмет забавы, — объявила Настя. — И что удивительного в том, что я никогда не теряла головы? Мало ли на свете людей с горячей кровью, которые выбирают одиночество, чтобы служить Богу, или науке, или высокому искусству…

Настя хотела этими словами намекнуть, что и сам Денис больше думает о науке, нежели о своих сердечных увлечениях, но он понял ее по-своему и тут же спросил:

— А вы встречали таких людей?

— Во всяком случае, я читала о них. А может быть, и встречала. Вот наши знакомые, переяславские помещики Томары, хорошо знают одного такого учителя. Человек талантливый и весьма образованный, он мог бы заработать состояние на службе, обзавестись семьей и жить, как все. Но он избегает всякого служебного поприща, да и семьи не хочет иметь. Так ему удобней: он свободен, ничто не отвлекает его от дум, от занятий.

— И как зовется сей украинский Сократ?

— Разве это важно? Вряд ли вы слышали о нем. Я привела его просто как пример человека, равнодушного к мирским соблазнам.

Больше они не возвращались к разговору об одиночестве; сидели молча, посматривая то в окно, то друг на друга. И снова Настя терялась в догадках: почему Томский молчит о своих чувствах, а только изводит ее бесконечными намеками и заигрываниями? Если не любит, а только решил позабавиться, — так пусть найдет себе девицу другого сорта. А если его чувство так же серьезно, как и ее, — что мешает ему поговорить открыто, без шуток? Может, он не уверен в ответной любви? Или считает, что она недостойна быть его женой?

Пока девушка решала в уме эту непосильную задачу, карета ехала все дальше, дорога петляла то по лугам, то через лес, то мимо узких речушек и одиноких деревень.

Наконец, при подъезде к городку Константинову, путники решили сделать большую остановку и подкрепиться в придорожной харчевне. Сие заведение представляло собой длинную хату-мазанку с многочисленными пристройками и пышно цветущим палисадником. Во дворе стояло два чумацких воза с волами и легкая коляска, запряженная парой лошадей. С виду харчевня производила приятное впечатление, да и хозяин встретил путников с приветливой улыбкой. Внутри оказалось чисто, прибрано, хотя и немного темновато из-за маленьких окон. Слева от двери стояли три длинных стола, справа — два стола поменьше и поставцы с посудой и разными припасами. Один из небольших столов, придвинутый в угол, к окну, показался Насте самым удобным. К тому же там никого не было, а с левой стороны расположилось человек пять мужчин. Прежде чем пройти на облюбованное место, Настя и Денис ответили на приветствия других посетителей. Собственно, по-настоящему их поприветствовали только двое — пожилой усатый господин, с виду помещик, и его спутник, похожий на управляющего. Двое других были чумаками и, то ли по простоте своей, то ли из-за робости при виде знатной панночки, едва сумели пробормотать что-то нечленораздельное. Пятым посетителем был монах, сидевший в стороне от всех и погруженный в чтение молитвенной книги.

Изрядно проголодавшиеся путники велели трактирщику подать им то блюдо, которое у хозяйки получается повкусней. Тут же хозяйка, в распоряжении которой были кухарка и мальчик на побегушках, захлопотала у плиты. Скоро на столе перед Настей и Денисом стоял суп с галушками, жареная курица и пирог из медового теста с творогом. Все это щедро дополнялось молочным и ягодным киселем.

Настя заметила, что Денис, даже воздавая должное искусству местных кулинаров, не забывает зорко посматривать по сторонам. Еремея он посадил есть возле двери, чтобы тому сподручнее было наблюдать за входом в харчевню.

Девушка понимала, что не совсем прилично ей, знатной барышне, обедать в придорожной корчме, но другого выхода не было, поскольку, собираясь в дорогу тайно и поспешно, она не могла взять с собой съестных припасов. Настю немного смущало, что среди посетителей нет других женщин, но, впрочем, ее никто здесь не знал и, наверное, их с Денисом посчитали супружеской парой. Мысль об этом ей была даже приятна.

Посетители, как и хозяева, не отличались шумливостью; лишь негромкие голоса помещика и его управителя нарушали тишину харчевни. Иногда и чумаки между собой переговаривались. Потом мальчик-слуга сел в закутке и принялся играть на дудочке.

Когда Настя и Денис уже заканчивали трапезу, дверь тихо отворилась и в харчевню вошли двое мужчин. Один, лет сорока, был одет как простой казак. Другому было лет тридцать с небольшим, и он чем-то напоминал семинариста: строгое темное одеяние, застегнутое под самую шею, маленький белый воротник, высоко остриженные волосы. В этих людях не было ничего особо примечательного, но посетители как-то сразу вдруг оживились. Да и Насте лицо «семинариста» показалось знакомым.

— Здоров будь, Григорий Саввич! — обратился к «семинаристу» помещики подвинулся на скамье, приглашая его сесть рядом с собой, а затем повернулся к его спутнику: — Молодец, пасечник, что привел к нам такого славного человека!

— А Григорий Саввич у меня на хуторе ночевал, — с гордостью объявил тот, кого назвали пасечником.

Тут же на скамью поближе к новым гостям подсел монах и, протягивая Григорию Саввичу молитвенную книгу, сказал:

— Вот, мучаюсь, не знаю, как растолковать темным людям заповеди Священного Писания. Хочу заучить твои «Божественные песни», там оно понятней.

— Да погоди ты, отец Кондратий, — досадливо отмахнулся помещик. — Дай сначала пану учителю подкрепиться едой и питьем. Небось, давно ты в пути, Григорий Саввич? Издалека идешь?