Боярышниковый лес - Мейв Бинчи

ошибусь, если скажу, что в здешних краях знаю каждого. Всем, кто моложе тридцати пяти, я в свое время помог появиться на свет, а тех, кто постарше, наверняка лечил: прослушивал им грудную клетку и просил покашлять, давал лекарства от кори и свинки, зашивал разорванные уши, вынимал стекло из изрезанных коленок.

Дун – крохотное местечко в двадцати милях от Россмора, вытянувшееся вдоль узкой ухабистой дороги, но у нас нет особой нужды ездить в большой город. Все, что нужно, здесь и так есть – в нашем маленьком тихом городке, где мне доподлинно известна история каждого, будь то мужчина, женщина или ребенок.

Я закрывал глаза их матерям и отцам, бабушкам и дедушкам, я приносил им хорошие вести и дурные вести, я подыскивал нужные слова тогда, когда другие их не находили. Господи, да эти люди мне по гроб жизни обязаны! Вот почему я чувствовал себя настолько преданным и разочарованным, когда они всем скопом переметнулись к этому новому зеленому докторишке.

Доктору фу-ты ну-ты Джимми Уайту.

Молокососу, который с первой нашей встречи стал звать меня Дермотом. Местные обращаются ко мне «доктор Дермот», но нет, для доктора Джимми Уайта это слишком. И всем-то он хочет понравиться, всех умаслить – носится по округе с озабоченным видом. Ну и конечно же, выезжает к пациентам в любое время дня и ночи и, разумеется, имеет мобильный телефон, так что вы всегда можете его найти. К обследованиям подходит обстоятельно, посылает людей через полстраны на УЗИ и на рентген, заставляет сдавать анализ крови по каждому поводу. Народ у нас простой, верит в это все как в волшебство.

Даже больница в Россморе не соответствует высоким стандартам доктора Джимми Уайта. Куда там! Он направляет своих пациентов к специалистам аж в клиники Дублина. А мог бы положиться на многолетний опыт и знания того, кто изучил этих людей и их семьи вдоль и поперек.

Кого-то вроде меня.

Впрочем, я не подавал вида, что расстроен или озабочен. Даже близко. Не позволил себе ни одного дурного слова в адрес доктора Джимми Уайта. В высшей степени способный молодой человек, говорил я, все у него по правилам, перепроверяет себя по справочникам; понятное дело, когда станет постарше и поднаберется опыта, ему это уже будет не нужно, но, безусловно, дотошный, если есть сомнения, всегда все уточняет.

Люди думали, что Джимми Уайт мне нравится, что я им даже восхищаюсь, а я тем временем ухитрился посеять в их умах зерна сомнений: а почему, собственно, он постоянно заглядывает в книжки, назначает дополнительные консультации у сторонних специалистов, отправляет больных сдавать кровь и делать УЗИ?

А тут у нас как раз объявился один чересчур говорливый американец по имени Честер Ковач. Остановился он в гостинице, так что деньжата у него, похоже, водились. В наших краях когда-то жил его дед по фамилии О’Нил, сейчас такого уже никто и не вспомнит. Да здесь каждый второй – О’Нил. Так вот я Честеру уже несколько раз повторил, что молодой доктор ремеслу хоть вроде бы и выучился, да только смотреть, как из-за его ошибок страдают больные из местного прихода, уже никаких сил нет. Честер возразил: наверняка у Уайта соответствующее медицинское образование, на что я сказал, так-то оно так, но вот только одно дело образование, а другое – опыт. Честер закивал. Похоже, заглотил наживку.

Потом он сообщил мне, что собирается приобрести в Дуне землю под строительство. От меня ему требовался совет относительно того, какие услуги необходимы в таком маленьком городке, как наш. В чем у нас нужда, чего не хватает… Видели бы вы его озабоченную физиономию! Даже тошно стало. Нашел где слюни развозить. Я изобразил восторженный интерес, как полагается жителю глубинки в подобной ситуации. Наплел американцу что-то про муниципальное и доступное жилье. Знаете, таким, как он, только дай поныть по поводу былых времен, мол, если бы его бедный дедушка мог обзавестись здесь собственным домом, ему бы не пришлось никуда эмигрировать.

Я согласно кивал, отпивая по глотку из кружки. А сам думал: если бы его дед в свое время не оторвал от стула задницу и не отправился бы туда, где мог заработать себе на жизнь, не сидеть бы сейчас Честеру в модном костюме и туфлях ручной работы. Но лучше держать эти мысли при себе. Пусть живет своими фантазиями. Ах да, он собирается построить административное здание и какой-то центр. И это, чтобы вы понимали, здесь, в Дуне! «Потрясающе!» – приговаривал я и снова переводил тему на доктора Уайта и пробелы в его образовании.

Какое-то время мои методы борьбы с конкурентом срабатывали, и пациентов хватало нам обоим. Ну, мне так точно. А потом дело приняло дурной оборот.

И все из-за этой беременной курицы Мэгги Кирнан. Можно подумать, кроме как Мэгги, больше во веселенной никто детей не рожал. Ее беременность, казалось, никогда не закончится. Уже и мамонтиха бы разродилась! Мэгги бывала у меня по два раза на неделе. То ей дурно, то нет, то ребенок толкается – это нормально? – то ребенок не толкается – а он точно не умер? Ей требовалась персональная команда врачей, гинекологов и акушеров, которые бы постоянно дежурили у нее в передней.

За три недели до предполагаемой даты родов Мэгги позвонила мне в два часа ночи и сказала, что рожает. Я велел ей выпить чашку чая и пообещал, что утром мы обо всем поговорим. Она все не унималась, твердила, что точно рожает, и просила подняться к ее дому. Четыре мили в гору! Она совсем рехнулась? Я стал ее успокаивать, но она бросила трубку.

Только на следующее утро я узнал, что произошло: Мэгги позвонила доктору Джимми Уайту и тот, конечно, сразу помчался к ней. И что бы вы думали? Роды уже шли полным ходом, были осложнения, он вызвал «скорую», которой пришлось подниматься по горной дороге, и, если бы доктор не сопровождал пациентку до отделения неотложной помощи в Россморе, ребенок бы не выжил, Мэгги бы умерла, а заодно из сострадания скончалась бы и половина местного населения.

За то утро мне раз пятнадцать пришлось выслушать разглагольствования о бедняжке Мэгги Кирнан и о том, как ей, наверное, было страшно и какое счастье, что милостью божьей молодой доктор Уайт смог о ней позаботиться. А еще пришлось прочувствовать невысказанное, но единодушное осуждение за то, что я оставил Мэгги Кирнан в беде.

Я, конечно, был раздосадован, но виду не подавал, напротив, рассыпался в похвалах доктору Джимми