Дорога в Гарвард и обратно - Лана Барсукова

Но кому-то это окажется в самый раз, – окончательно запутался он. – Только этот кто-то точно не я.

И он отважно поднял взгляд.

На него смотрела спокойная, сосредоточенная Лика. Слез не было заметно даже на дальних подступах.

– Во накрутил! – оценила она.

Матис подумал, что надо срочно заняться спортом, потому что тот творит чудеса. Во всей мировой литературе Матис не встречал такого оборота событий. Девушка принимает отказ с хладнокровием гладиатора, идущего на смерть.

– Ты не очень расстроилась?

– Я-то? Вообще нет. А если ты закажешь еще и булочку, то вечер снова станет томным.

– Синнабон?

– Ну может, у вас и синнабон, а у нас булочка с корицей, облитая сладким. Представляешь, моя бабушка всю жизнь синнабоны пекла и не знала об этом.

Матис оглянулся в поисках официанта.

– А почему ты мне дружбу не предложил? – прилетело ему в спину.

– В каком смысле?

– В прямом. Парень, когда отказывает девушке, всегда предлагает ей дружбу.

– Так мы же и так дружим. Так, пойду лучше сам официанта поищу, а то не дождемся.

Его суетливость показалась Лике подозрительной, а реакция у нее была отменной.

– Стоп! – она успела схватить его за отворот куртки. – Стоп! А ты, кстати, так и не сказал, вступаешь ли ты в наш славянский клуб.

Матис забыл о булочках. Он сел на место и как-то опечалился.

– Помнишь, ты говорил, что берешь время на подумать, – наседала Лика.

– Так вроде бы все ясно и без слов, мы все дружим… – начал оправдываться Матис.

И опять Лика почувствовала внутри зов походной трубы, на которую она реагировала, как полковая лошадь. Желание дойти до полной ясности, облечь смыслы в понятные и однозначные слова свербело изнутри.

– Без слов, может, и ясно, но со словами яснее, – изрекла она неопровержимую истину. – Так ты вступаешь? Да или нет?

– Лика, ты еще членские книжки заведи и взносы собирай, – пытался отшутиться Матис.

– И заведу, если надо будет. Так вступаешь? Да или нет?

Она ждала односложного ответа. Это же так просто: скажи «да» и иди за официантом.

Вместо этого Матис замолк. Он молчал сосредоточенно и глубоко. На его красивом лице пробегали тени, не предвещающие легкого ответа. Лика не торопила, ждала.

– Странный ты какой-то, – не выдержала Лика.

– Это не странность, это другое… Хотя ты права, лучше поговорить, чем так… Все равно это стоит между нами.

– Кто стоит?

– Не кто, а что. – Он вздохнул так глубоко, как будто собирался прыгать с вышки.

Лика почувствовала, что ей лучше помолчать. И когда увидела за спиной Матиса приближающегося официанта, то сделала ему такие страшные глаза, что он отскочил от их столика на весь вечер.

– Лика, это трудный разговор для меня. Особенно с тобой. Ты же из Беларуси.

А вот это Лике не понравилось. Сейчас скажет, что у них во Франции любая девушка знает, что такое глясе, а в Беларуси все еще кофе с мороженым пьют. Ну и пьют. Зато они без вакцины ковид победили. Лика хотела предъявить Матису неопровержимые доказательства прогресса в белорусском исполнении, но он ее остановил.

– Можно я начну издалека? Потерпишь?

Лика кивнула. Что-то особенное было в глазах Матиса. Исповедальное.

– Ты знаешь, что моя семья переехала в Париж из Литвы, – начал Матис. – Мы там жили в небольшом городке, на окраине которого паслись коровы. Но никто из вас ни разу не спросил меня, почему так вышло. Из-за чего, точнее, из-за кого мы переехали?

– Из-за коров? – догадалась Лика. Наверное, не очень приятно, когда ветер доносит запах навоза. – По-любому в Париже лучше пахнет.

– Оригинальная версия, – усмехнулся Матис. – Особенно если учесть, что отец был солидным фермером и эти самые коровы кормили нас.

Матис помолчал. Лика тоже, потому что другую версию, что у мамы появился любовник и папа решил увезти их прочь, она решила не оглашать.

– Мои родители переехали из-за меня, – грустно сказал Матис.

Лика ахнула, но беззвучно.

– Ты гей?

– Нет, хуже. Я… Как это объяснить? Понимаешь, в истории работает закон маятника. Памятники ставят, потом их сносят. Варвары разрушили Рим, и так было не единожды. В разрушении есть привкус решимости отринуть прошлое, создать новый мир. Это чувство пьянит… – Матис сцепил руки в замок, костяшки побелели.

– Как-то ты совсем издалека зашел. – Лика погладила его руки. – От Рима мы долго идти будем, еще и заблудимся.

– Да, ты права. Давай не будем открывать законы истории. Все проще и безобразнее. В Литве очень сильно желание стать единым народом. А чувству «мы» всегда предшествует чувство «они». Должны быть враги и должны быть герои, которые боролись за свободу народа. Об этом много книг написано, куча исследований. Только никому это знание не помогает.

Матис ушел в себя, и Лике опять пришлось гладить его по руке. Он дернулся, убрал руки под стол и продолжил.

– Так вышло, что местные историки раскопали в архивах, что мой прадед был значительной фигурой среди «Лесных братьев». Его расстреляли в сорок девятом. Ты знаешь, кто такие «Лесные братья»?

Он привык, что Лика многого не знает. Но это был не тот случай.

– Да. – Голос Лики дрогнул. – Они мою прабабушку убили. Бабушка в детском доме выросла. – Она тоже убрала руки под стол.

В полной тишине они посмотрели друг другу в глаза. Каждый подумал об одном и том же.

Минуты шли, прогрызая в их дружбе глубокие рвы, которые еще чуть-чуть и не перепрыгнуть.

– Это не все, – с каким-то отчаянием сказал Матис. – Слава прадеда задела меня. Появились люди, которые говорили, что я должен быть достоин его памяти, что во мне течет его кровь, а кровь – не вода. Начались какие-то сборища, мы постоянно что-то обсуждали… А я был просто пацан, и мне нравилось чувство локтя, товарищи рядом, разговоры про историю, кто-то что-то находил в архивах… Вообще нравилось быть с теми, кто четко знал – вот враг, он во всем виноват. Короче, однажды я пришел домой, и мама заметила на куртке краску. А на следующий день в новостях передали, что кто-то облил краской памятник советским солдатам.

Матис увидел, как Лика сжалась, словно ее ударили.

– Ты? – одними губами, беззвучно спросила она.

Он кивнул.

Помолчали.

– Ночью я слышал, как родители говорили на кухне. Всю ночь говорили. А утром отец не пустил меня в школу, сказал, чтобы я собирал вещи. Что мы уезжаем. Так мы оказались во Франции, потому что там жили мамины родственники.

Лика сидела с пустыми глазами. Она как будто провалилась в прошлое, где в белорусском селе маленькая девочка выползает из-под трупа матери и ползет, поскальзываясь на крови. Такая маленькая, что трудно узнать в ней бабушку, которая печет булочки с корицей в сладкой помадке.

Матис продолжал:

– Родители что-то говорили про Лувр и про Сорбонну, но я понимал, что это вранье. Они искали место, где спрячут меня от тех, кто дает краску и показывает врага. Они хотели сберечь во мне человека. Не знаю,