Дорога в Гарвард и обратно - Лана Барсукова

удалось ли… Точнее, до недавнего времени я не знал. Но тут ты, Гоша, Вуки. Тот же Эдик. Хоть тресни, я не вижу в вас врагов.

– Гоша знает? – почему-то спросила Лика.

– Нет, – с паузой ответил Матис, – не было повода об этом поговорить.

Он вздохнул и продолжил:

– Хотя, конечно, это все отговорки. Просто у меня давно, а точнее, никогда, не было такого друга, как Гоша. Он настоящий, понимаешь? Да, я трус, мне страшно рисковать нашими отношениями. Я боюсь… – Матис запнулся, – что он отгородится от меня. Он из России, а для русских памятники советским воинам – это не история, это… их самосознание, что ли. К тому же Гоша программист, а там все держится на двоичных кодах. У него… как бы это помягче сказать… двоичная картина мира: черное и белое, правильное и неправильное. Боюсь, я попаду в неправильное, чему нет оправдания.

– Но он же твой друг? Неужели это ничего не значит?

– Есть такая мудрость: не проверяйте друзей на верность. А может, я просто трус. Я и тебе ничего не сказал бы, если бы ты меня не вынудила. – Он грустно улыбнулся.

Лика глубоко, как после плача, несколькими рваными рывками втянула воздух. Ее взгляд стал осмысленным, она вернулась в настоящее.

– Так ты не ответил мне. Вступаешь?

– Я не могу. У меня краска на руках.

– Краска не кровь. Краска смывается. Пусть на тебе все закончится.

Матис посмотрел на Лику. Перед ним сидела не наивная пловчиха. Сидела мудрая молодая женщина, чьих предков убивали, топили, сжигали, а она осталась доброй. Потому что она сильная. Злыми люди бывают от слабости. И Матису захотелось зарядиться ее силой, ее добротой и ее решимостью прервать цепь ненависти.

Он нашел под столом ее руки и сжал их. Она ответила тем же.

Кое-кто с соседних столиков обратил внимание, как под столом парень жмет руки нарядно одетой, словно розовый куст, девушке. Заметил, улыбнулся. И ничего не понял. Никто не понял. Кроме этих двоих. Разрывающих цепь ненависти.

Глава 33. Система знаний

Гоша получал от учебы удовольствие, сопоставимое с тем, какое получает гурман от мишленовских ресторанов. В Гарварде были не просто классные профессора и передовые лаборатории. В Гарварде было нечто неизмеримо более ценное, а именно система, детализированная дорожная карта, по которой каждый выстраивал свой маршрут движения сообразно работоспособности и особенностям характера. Каждый студент фактически учился по индивидуальному плану, не упуская из вида то, что для получения диплома по выбранной специальности ему обязательно надо пройти ряд определенных курсов. К этому добавлялись курсы по выбору из других областей знаний. При желании можно было получить диплом сразу по двум специальностям. Это было возможно, если специальности родственные и имеют, соответственно, пересечения в списке обязательных курсов. Например, вполне реально получить диплом инженера и специалиста по компьютерным наукам, поскольку и те, и другие, закусив удила, должны освоить высшую математику. Совместить дипломы по «неродственным» специальностям было невозможно на том простом основании, что Гарвард бдительно следил, чтобы студенты не переутомились. Число курсов, которые можно изучать в семестре, строго лимитировалось.

Все курсы имели индекс сложности. Индекс до десяти баллов означал, что курс представляет собой легкое и необременительное, самое приблизительное ознакомление с той или иной дисциплиной, не более. Например, на таком уровне физик мог познакомиться с основами лингвистики. Индекс до пятидесяти означал, что курс посвящен базовым знаниям в той или иной сфере и тут все будет по-серьезному, придется напрячься. И чем выше индекс, тем больше сил должен зарезервировать студент под этот курс. Например, основы математического анализа или линейной алгебры, теория вероятностей или математическая статистика. Значительная часть этих курсов была обязательна для широкого спектра специальностей. С индексом от пятидесяти до ста шли зубодробительные курсы, на которых оттачивались профессиональные знания. Для успешного прохождения таких курсов нужно было не просто попотеть, но и поседеть, сломать зубы о гранит знаний, выплюнуть обломки, пожалеть, что приехал сюда, напиться с горя и снова начать учиться. И так, пока не выполнишь все требования по курсу.

Тот, кто выжил на этом пути, мог взять курс с индексом выше ста. Речь шла об узкоспециальном знании, рассчитанном на особо упорных и, как правило, обучающихся уже в магистратуре. Наконец, были курсы с индексом выше двухсот, куда обычные студенты не допускались. Это была вотчина аспирантов, ориентированных на научную деятельность.

По любой выбранной специальности существовал список обязательных курсов, к которым можно и нужно было добавлять предметы по мере собственной одержимости в знаниях.

Экзамен был важной, но не единственной и, как правило, не решающей формой контроля знаний. Дойти до экзамена означало пройти сквозь множество фильтров, методично отсекающих любителей халявы или джентльменов удачи.

Гоша видел в этой системе подобие четко работающего алгоритма. Ему нравилось, что правила игры четкие и ясные, а выбор курсов опирается на рекомендации студентов прошлых лет. По каждому курсу можно было узнать, как его оценивали прежние студенты, насколько курс был им полезен и понятен. Оценивали и преподавателей – ставили им оценки и писали комментарии. Возможно, какой-нибудь профессор получил сердечный приступ, читая эти комментарии, но в целом Гоша понял, что тут никто не сводит счеты. Прекрасные отзывы получали профессора, которые откровенно жадничали на хорошие оценки. И наоборот. Словом, студенты знали, зачем приехали сюда.

Гарвард напоминал Гоше витиеватый лабиринт, для прохождения которого каждому студенту давали карту. Нужно было разобраться в ней, спланировать свой маршрут, рассчитать силы и дойти до финала. Учеба приобретала сходство со спортивным ориентированием, придавая студенческой жизни элемент азарта и соревновательности.

И только Гоша разогнался, уйдя с головой в учебу, как новая весточка от Сергея Игнатьевича испортила ему настроение.

«Надо поговорить», – пришло сообщение.

«Мне не надо», – ответил Гоша.

«Шутник. Ценю. Завтра вечером, в девятнадцать по Москве», – написал невозмутимый Сергей Игнатьевич.

Глава 34. Новое задание

У Гоши было такое чувство, будто он получил повестку к следователю или в военкомат. Идти не хочется, но надо. Как назло, в это время у него было «окно», зазор между занятиями по статистике и алгоритмам. Гоша даже расстроился, что не может написать «в это время я занят». Врать он, к сожалению, не умел. «Ок», – ответил он Сергею Игнатьевичу, теша себя надеждой, что сумеет в устной форме объяснить тому, в каком гробу он его видел.

В назначенное время Сергей Игнатьевич вышел на связь. Его голос был, как обычно, бодр и настойчив. Он попросил включить видеосвязь, чтобы, как он выразился, оценить американские щедроты.

– Давай-давай, показывай свои хоромы. – Он желал осмотреть Гошину комнату.

Гоша сообразил, что, помимо любопытства, тот хочет убедиться, что в комнате нет посторонних.

Гоша показал комнату.

– Ну… Бедненько как-то, – разочарованно протянул Серей Игнатьевич. – Я-то думал, в Гарварде, как в султанском