Восстание - Айя Сафина

Новобранцы толпой тут же поспешили вниз. Бой окончился, и они больше не соперники, не болельщики, а простые новобранцы, которые подвергаются одной и той же муштре, дрессировке и закалке, как и во всех других отрядах специального назначения. Инструктора приказывали всем расступиться и никого не трогать, пока сами не осмотрят командиров.

– Я победил? Я победил, да? Я вот прям чувствую, что победил! – пришел в себя Фунчоза.

На его лице не было живого места, все залито кровью из носа, изо рта, из рассечений на лбу и скулах, глаза уже наполовину заплыли, а губы опухали, как медленно надувающиеся сосиски.

– Не шевелись! Ключица сломана! – констатировал инструктор, осматривающий его повреждения.

Фунчоза закатил глаза и восторженно затараторил:

– Есть! Есть! Есть-есть-есть!

Он колотил кулаком в воздух, будто получил подарок на Рождество.

– Спасибо, Господи! Спасибо! Я знал, что ты существуешь! – благодарил Фунчоза, из-за опухающих губ его речь становилась все менее внятной.

– Черт, я встряла, – сокрушенно произнесла Вьетнам.

Мы остались вдвоем на втором этаже и наблюдали за тем, как солдаты внизу помогали нашим парням. Там внизу стоял галдеж обсуждающих бой солдат, а мы наблюдали за тем, как единство Падальщиков начало давать первые трещины.

– А ты-то тут причем? – не понимала я.

– Да мы поспорили, что, если когда-нибудь случится драка между ними, мы делаем пирсинг. Я ставила на переломы конечностей, он – на переломы костей торса. Я проиграла.

– А ставки какие?

– Если выиграю я, то он делает прокол в головке пениса. А если выигрывает он, то я вставляю кольцо в пи…

– Я даже слушать этого не хочу! – я вознесла в воздух руку, чтобы она заткнулась.

Как же меня достали эти гребанные извращенцы!

Обоих командиров аккуратно подняли с пола и целыми толпами понесли в медицинский блок, не забывая снимать на видео каждую сломанную и рассечённую деталь их тел. Солдаты проявляли невиданные доселе таланты репортерского красноречия, комментируя все, что происходит, чтобы потом выложить в свои блоги и продавать видео подписчикам.

– В моих руках бионическая рука командира Калеба, посмотрите, сколько крови на ней! А вот и сам командир, кажется… кажется… нет, не кажется, он действительно показывает мне средний палец и пытается что-то сказать.

– Месяц… месяц будешь унитазы драить, – прохрипел Калеб.

– Меня только что приговорили к чистке дерьма на целый месяц, но черт возьми! Этот бой стоил того! Да!

– Да!

Солдаты снова взревели, как армия варваров, прославляющих беззаконие и террор.

Я поспешила к лестнице.

– Эй, Жижа! – позвала Вьетнам.

– Чего тебе? – огрызнулась я.

– Ты ведь знаешь, я против Тесс никогда ничего не имела.

Я остановилась и обернулась. Серьезность на лице Вьетнама говорила сама за себя.

– Просто хочу, чтобы вы с Калебом знали, что я на вашей стороне, – закончила она и поспешила к противоположному выходу.

25 декабря 2071 года. 12:00

Тесса

– Когда ты сказала, что надо перевернуть сорокатонный танк, я не думал, что ты всерьез говоришь про сорокатонный танк.

Мой брат смотрел на поверженного Аякса с восхищением и озадаченностью. Я понимала, какие мысли крутятся в его голове. В моей крутились те же самые: это невозможно, это нам не под силу, у нас не хватает ни инструментов, ни людей, ни мозгов. Однако, зараженные тоже не имели ничего из вышеперечисленного. У них была лишь сила и сплоченность, и им удалось невозможное.

После завтрака из отеля в поход двинулись самые заядлые энтузиасты. Всем очень хотелось увидеть воочию то чудо, про которое я рассказала. Мы даже Кейну ничего не сообщили. Почему-то нам всем казалось, что технической проблемой мы должны заняться сами, ведь Кейн и так уже многое сделал, к тому же его из лаборатории за уши не вытянешь.

Зелибоба и Перчинка, разумеется, узнали Аякс и очень обрадовались, увидев старого друга. Зелибоба его обнял, Перчинка погладила пушку, как питомца. Такое у нас отношение к этим бронированным исполинам: мы им всем своими жизнями обязаны. В самые яростные столкновения с зараженными, именно Аяксы спасали наши задницы.

Остальные же с любопытством и трепетом разглядывали машину, которую впервые видели. Из шестнадцати человек лишь мы с братом да Боб с Полиной являлись выходцами из Желявы, а потому Аяксов знаем с детства. Они, как и сами Падальщики, стали символом Желявы. Остальным же эти машины разве что по Хроникам знакомы, а потому восхищение огромным бронированным зверем на их лицах было искренним. Как и ошеломление от того, что эту трёхметровую махину можно перевернуть вверх тормашками.

БМП весит тридцать тонн, она может перевозить до десяти тонн груза, внутри расположены сидения для отряда из семнадцати солдат, на деле же в день эвакуации в машины пихали и по сорок человек, так что теперь максимальное человеко-измещение Аякса проверено опытным путем, можно учебники дополнить. Мощность двигателя Аякса составляет порядка восьмисот лошадиных сил, а толстая броня защищает даже от прямых танковых снарядов. Несколько минут ребята просто молча осматривали машину со всех сторон, поражаясь человеческому гению, создавшему чудо.

Я же рассматривала мир вокруг. Мир, в котором я потеряла свою человеческую форму.

В горы пришел циклон, который запирал Падальщиков на Желяве на два долгих зимних месяца, и в данный момент погода решительно заявляла о своих назревающих осадках, которые похоронят деревню под плотным снежным четырехметровым пластом. Наверное, лишь крыши высоких двухэтажных кирпичных амбаров останутся на поверхности, они станут единственным опознавательным знаком того, что когда-то здесь обитало еще одно чудо помимо Аякса – здесь жили люди во времена, когда поверхность для людей была смертельно опасной.

Крупные белоснежные хлопья падали с серых небес, застилая покровом дороги, разбросанные телеги и утварь, а также тела. Их здесь были сотни, но за прошедшие дни снегопад честно выполнял свои обещания и сейчас о смертельных трагедиях напоминали лишь многочисленные кучки, выпирающие из ровного белоснежного полотна.

Невольно вспомнился день, когда мы явились сюда со спецотрядами четыре дня назад, казалось, что с тех пор прошла целая вечность. Помню, как мы разглядывали покосившиеся хибары и длинные ряды теплиц, деревенщины же с интересом изучали нас, так резко контрастирующих на их фоне своими высокотехнологичными костюмами и снаряжением.

Теперь же здесь нет ни души. Деревня пустая. Мертвая.

Отсутствие людей ярче всего доказывалось растущими на глазах сугробами возле домов, на крышах, в проулках. Тут и там проступали горки недвусмысленной формы, укрывавшие мертвые тела и кровь, которой в этой долине было пролито столько, что деревня превратилась в ад. Сейчас уже и не различишь, какие из снежных куч принадлежат зараженным, жителям или солдатам. Они все похоронены под белоснежным ковром, переливающимся в игривом свете солнечных лучей. Они все нашли одинаковый конец, какой бы разнообразной их жизнь ни была.