Малахов курган - Сергей Григорьев
Шрифт:
Интервал:
Корнилов скомкал и бросил полотенце на стол. Могученко подал второе полотенце и открыл флакон с «Кёльнской водой». Брызгая на полотенце из флакона, Могученко говорил:
– На Малаховом башня замолчала. Ну да не в ней сила. Земляные батареи палят исправно. Все средство в том, что у «него» ланкастерские пушки[230]. «Он» бьет за две версты наверняка, а мы «его» едва досягаем.
– Войдет в охоту – подвинется поближе…
Корнилов освежил лицо полотенцем, смоченным в одеколоне, тщательно сделал пробор над левым виском и пригладил волосы жесткой щеткой.
Надев поданный Могученко мундир, Корнилов прицепил аксельбант[231]в петлю верхней пуговицы и посмотрелся в зеркало.
– Крепкого чаю соизволите? С лимоном? С ромом?
– Давай чаю, Андрей Михайлович! – ответил Корнилов, направляясь в кабинет.
От утреннего надсадного раздражения у Корнилова не осталось и следа, и, когда вскоре явился в штаб флаг-офицер Жандр, он нашел адмирала, каким привык его видеть всегда: немножко чопорным, чуть-чуть надменным, щеголеватым.
Жандр доложил, что французы бросают в город невиданные до сих пор ракеты с медной гильзой длиной в полтора аршина[232]. На конце гильзы – пистонная граната[233]. Большая часть гранат почему-то не взрывается, а те, что взорвались, вызвали в городе несколько пожаров, погашенных брандмейстерской[234]командой.
– Любопытно… Это фугасная граната[235]или зажигательный снаряд? Прикажите прислать мне эту новинку.
– Его светлость! – возвестил Могученко, распахнув дверь.
Меншиков вошел в адмиральском мундире и плаще, не снимая морской фуражки. Корнилов поднялся ему навстречу.
– Сидите, сидите! – махнув рукой, сказал Меншиков, опускаясь на подставленный Жандром стул. – Не до церемоний тут! Ну как идут дела на правом фланге, Владимир Алексеевич?
– Отлично, ваша светлость! Я только что был на Пятом и на Четвертом бастионах. Думаю, что мы скоро заставим замолчать французов. А на левом, ваша светлость?
– Отвратительно! Дайте мне чаю.
– Могученко, чаю его светлости! Живо!
Все помолчали, прислушиваясь к вою канонады. Вдруг раздался удар огромной силы, от которого задребезжали и зазвенели окна и распахнулась дверь.
Корнилов позвонил и крикнул:
– Могученко! Что же чай?!
Могученко вошел, неся на подносе чай для князя. Расцветая улыбкой, он сказал:
– Прошу простить великодушно. Не утерпел: на крыльцо выбежал. Над горой Рудольфа черный столб до неба. Мы, должно, у французов пороховой погреб взорвали! Красота! Чисто на акварели! Кушайте, ваша светлость, во здравие!..
Меншиков поморщился от матросской фамильярности, которую он считал недопустимой. Он попробовал стакан пальцами, осторожно налил чаю в блюдце и, поставив стакан, начал пить чай по-московски – из блюдечка.
– Ваша светлость, осмелюсь вам дать совет: не рискуйте собой, – сказал Корнилов. – Помните, что вам писал государь, – без вас Севастополь будет обезглавлен.
– Ну да, конечно! Войска видели меня. Думаю, что этого для воодушевления солдат довольно.
– Разумеется, ваша светлость!
– Я отправлюсь на Северную. Я вполне на вас полагаюсь, Владимир Алексеевич! – говорил Меншиков, допивая чай прямо из стакана.
– Рад заслужить доверие вашей светлости!
– «Ваша светлость, ваша светлость»! – передразнил Корнилова Меншиков, вставая. – Меня зовут Александр Сергеевич! Какой вы свежий – прямо корнишон с грядки! Как будто вы на бал собрались.
Корнилов любезно улыбнулся, и князь мог считать, что каламбур, основанный на созвучии фамилии Корнилов и слова «корнишон», удался.
Когда Меншиков и Корнилов садились на коней у штаба, к ним подъехал лейтенант Стеценков и доложил Корнилову, что, не встретив его на бастионах, сам решился снять оттуда юнкеров[236], чтобы, не дай бог, никого из них не убили. Среди юнкеров находились подростки четырнадцати-пятнадцати лет.
Меншиков, прислушиваясь к разговору, вставил:
– Пришлите их ко мне, лейтенант, – я дам пять крестов. Возложите на достойнейших из юнкеров от моего имени.
– Слушаю, ваша светлость.
Корнилов проводил Меншикова до Графской пристани и тут с ним простился, а сам в сопровождении флаг-офицера Жандра направился к Пересыпи и тут встретился с Тотлебеном. Они съехались, остановили коней и поговорили о том, как протекает бой.
– Все идет, как следовало ждать, – говорил Тотлебен уверенно. – Потери, принимая во внимание количество снарядов, невелики. Я полагаю, на пятьдесят выстрелов противника у нас приходится один убитый или раненый. Не более. Это немного.
– Иногда один стоит десятерых.
– Даже и ста! Я распорядился, чтобы морские батальоны и пехота разместились по возможности безопасней.
– Надо озаботиться устройством блиндажей и укрытий для людей, а также траверсов от продольного обстрела, – сказал Корнилов.
– Конечно! Будет исполнено. Потом. Но главное – сегодня поддерживать огонь до вечера, расчищать амбразуры, оберегать пороховые погреба. Я так и распорядился.
– Вы уверены, что мы продержимся?
– Не вижу причин сомневаться.
– Не забудьте: неприятельский флот еще не заговорил.
– Флот не решится близко подойти к береговым батареям. Сюда они с кораблей не достанут. Главное – не прекращать пальбу. Нечего жалеть порох.
– Вы видели князя?
– Да, он объехал Корабельную сторону, здоровался с войсками. Ему не отвечали.
– Всегда так. У его светлости слабый голос. Его не слышат.
– Да еще при такой канонаде! Он хотел быть у вас. Как его самочувствие?
– Мы виделись. Я проводил его до Графской. Самочувствие как будто хорошее. Он утомлен, но все-таки сострил: сравнил меня со свежим огурцом.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!