Малахов курган - Сергей Григорьев

– А ты не грызи, а глотай, глупый.

– Не глотается! – ответил Веня.

Ему захотелось пить, и он вспомнил крик: «Воды, воды давай!»

– Вы тут рассиживаете, – проворчал Веня, – а на бастионе матросики пить хотят. Воды нет – горло промочить. Все инда охрипли.

– Неужто ты на бастионе был?

– А где же еще? Где мне полагается быть? Я бы и не вернулся, да мне приказано: «Вели бабам хоть ведро воды принести».

Ольга выбежала из дома с криком: «Воды давай!»

Круглый колодец при доме Могученко во всей Корабельной слободе славился холодной сладкой водой. Он был очень глубок. Над колодцем, обрамленным камнем, был прилажен на деревянном наклонном брусе блок для выкачивания воды.

Вслед за Ольгой и Веней к колодцу, бренча пустыми ведрами, побежали Анна и Маринка. Блок, визжа, завертелся. Бадья с плеском ударялась о воду.

– Я, я буду тащить! – кричал Веня, не выпуская из рук конец веревки.

– Тащи!

Когда бадья показалась над краем колодца, Ольга подхватила ее и налила ведра. Обе сестры побежали со двора к кургану.

– Девушки! – крикнула им вслед Анна. – Ведер-то у нас больше нет! Пошумите шабрёнок[248]. Пускай с ведрами идут…

– Есть пошуметь шабрёнок! – на бегу ответила Маринка.

– Напоишь их такой водой! Постой-ка, сынок! – сказала Анна, попробовав колодезной воды из горсти.

Анна спустилась в погреб под домом и выкатила оттуда большую кадушку.

– Не должна бы рассохнуться. Давай, сынок, попробуем налить.

Блок завизжал. Бадья упала с плеском в воду. Веня закинул веревку через плечо и пошел от колодца. Веревка больно давила на ключицу. Мальчик подложил под веревку свою матросскую шапку. Вдвоем с матерью они наполнили кадушку. Вода сочилась между клепками тонкими струйками. Пазы между клепками почернели от влаги, но вода убывала мало.

– Ничего, забухнет! – сказала Анна, ушла в дом и вскоре вернулась оттуда с туго набитым мешком на плече и квасной веселкой[249]в руке.

– Чего это ты, маменька, квас, что ли, затирать собралась? – спросил Веня.

– Лучше квасу, милый, будет, лучше пива, лучше браги, лучше всякого вина!

Приговаривая так, Анна насыпала из мешка в кадушку соли и начала ее размешивать веселкой. Попробовала и похвалила:

– Ох, хороша стала вода!

И Веня попробовал – не понравилось, сплюнул:

– Голая соль!

– В том-то и смак! В таком жару сладкой водой не напьешься… Пить станут – хвалить будут.

Вернувшись с пустыми ведрами, Маринка и Ольга дробно затараторили, зачерпывая воду из кадки:

– Ах, маменька, вот где пекло-то! Бомбы лопаются, ядра по земле катаются… На башне все пушки подбило. Мертвые тела везде лежат. Раненых несут, несут – нет конца! Которые и сами идут.

– Ох, Никола милостивый! Вот беда! А Павел Степаныч на кургане был?

– Крестный Хонин, слышь, на Пятом бастионе действует, – сказала Ольга.

– Сохрани его, Царица Небесная! А хороша ли ваша вода, девушки, показалась?

– Да что вода – два-то ведра. Они бы сразу две бочки выпили… Только и кричат со всех сторон: «Давай, давай!»

– Поди, Нефедову целое ведро споила?! – упрекнул Маринку брат и, подмигивая на окно, громко спросил: – А Стрёме дали напиться?

Из окна выглядывала и прислушивалась к разговору Наташа.

– Стрёма! Ох! – закричала Маринка со смехом. – Он отказался: «Умру – пить не буду. Разве что принесет мне напиться Наталья свет Андреевна! Из ее белых рук только напьюсь!» Да как сунет банник в пушку. Пушка даже захрипела! Сам черный весь! И видать, так ему пить хочется…

Ольга и Маринка рассмеялись, подхватили ведра и побежали со двора.

– Да что вы простоволосые бегаете? Повязались бы платочками, срам какой!.. – кричала вслед девушкам мать.

Во двор вбежали две соседки с ведрами и коромыслами. За ними еще две. Потом сразу три. Набрав воду, матроски одна за другой шли в гору вереницей, меняя ногу, чтобы ведра не расплескались на коромыслах. Кадка опустела.

– Давай качать еще, сынок!

Анна с сыном принялись за работу и снова наполнили кадку водой. Анна опять насыпала в воду соли и размешала веселкой. У Вени ныли плечи, руки от веревки горели, на ладонях вскочили мозоли.

– Умаялся, милый? Поди отдохни, погляди, чего Наташа делает. Только руки не мочи: больнее будет… Громыхает-то как – даже уши заложило. Дым-то свет белый застит! Солнца не видно! Где-то батенька наш? Где Павел Степанович родной?

– Батенька при своем деле, Павел Степанович при своем. Мы с тобой еще пять кадушек накачаем.

– Ох, утешение ты мое! – обнимая и целуя Веню, говорила Анна. – Поди-ка Наташу утешь, небось слезами обливается… Воды на пять кадушек, пожалуй, в колодце и не хватит.

Веня тихо приоткрыл дверь и крадучись вошел в комнату. Наташа сидела за рабочим столиком и щипала корпию. Белая пухлая горка заметно выросла. Пальцы девушки проворно шевелились. По щекам Наташи скатывались крупные редкие слезинки.

Веня кинулся к сестре:

– Не плачь, Наталья! Чего ты, глупая? Стрёму жалко, а пойти к нему боишься? Идем. Я там был – ничуть не боялся. Только лихорадка. Да уж от перца прошла. Пойдем снесем Стрёме воды.

– Ведра нет, – улыбнувшись, ответила Наташа.

– А мы кувшин возьмем. Ему и довольно. Вставай, повязывайся, пойдем. Совсем не страшно! Только на всякий случай ты проглоти три зернышка перцу.

Веня нашел берестяную коробочку с перцем и сунул ее в руки Наташе.

– Только не жуй, а прямо глотай!

Наташа, смеясь, достала из коробочки одно за другим три зерна и проглотила. Девушка повязалась белым платком, утерев уголками мокрые глаза. Веня схватил с полки красный глиняный кувшин и зачерпнул им из кадушки воды.

– Мы с Натальей пойдем Стрёму поить. Она одна боится.

– Подите, родные. Поди, Наташенька! А чего ты в узле несешь?

– Да, может, его ранило – взяла ветоши да корпии на перевязку…

– Только бы не до смерти! Ступай, доченька моя милая, ступай!

Веня потянул Наташу за руку. Анна осталась во дворе одна. Ей хотелось плакать, но слез не было.

Вскоре во двор вернулись матроски с пустыми ведрами и вычерпали кадку до дна.