Бездна смотрит на тебя - Надежда Лиманская

— Петя!

Парень от неожиданности резко оглянулся. Завидев первую красавицу школы, улыбаясь, поспешил навстречу.

— Иди сюда! — На фоне буйно цветущей сирени её синие глаза особенно ярко выделялись. Стройную, точёную фигурку, опоясывал школьный белый фартук.

— Хотел тебе сказать! Если кто обидит…, — не договорил, она, схватив его за шею, властно вонзилась в губы. Внезапно, совсем неожиданно для неё, второгодник и двоечник ответил опытным нежным поцелуем. Мягко отстранился, заглянул в лицо, снова поцеловал. Крепко обнял. Застенчиво, чуть касаясь, провёл рукой по груди, по ягодицам. Снова, уже испуганно взглянул ей в лицо. Она не отвергла его, не дала пощёчину. Ласково потрепала по рыжему, жёсткому ёжику.

— Как тебе удалось? — начал он, — как удалось уломать «физика»? Представляешь, он перевёл меня в следующий класс! Ничего! — сморщил лоб. — Через год пойду работать, мамке помогу, — всё у меня получится! Теперь точно, — получится!

— А как туфли? Не жмут?

— Я отдам! — опустил глаза. — Вот увидишь, — заработаю и отдам!

Она взглянула на него, как тогда, в классе.

— Что-то не то брякнул! Да? — Он взял её руки. — Ты не ответила! Как тебе удалось?

— Как удалось? — отвернулась, высвободила руки. Отошла. Закрыв глаза, понюхала ветку сирени. — Знаешь, что такое шантаж? — Не ожидая ответа, — пригрозила ему: если он поставит тебе «неуд» за год, я обвиню его в изнасиловании, или в покушении на…

Петька широко открытыми глазами некоторое время смотрел ей в лицо, ничего не сказав, развернулся и ушёл.

— Петя! — услышал, не остановился.

Грустная и опустошённая она вернулась домой. Мама, как всегда, в конце учебного года, празднично накрыла стол. Не встретила, не бросилась радостно навстречу. Молча сидела, глядя перед собой.

— К нам приходили! Из милиции! Расспрашивали о твоей однокласснице. О нас с тобой. Хотели поговорить!

— В каком смысле: где я? О чём поговорить?

Та, не слыша: — Опять?!

Дочь увидела перед собой белое, словно полотно, лицо. Посиневшие губы матери напомнили о больном её сердце. Та прошла в комнату, присев на диван, устало уронила руки. Сильно сжала виски, подняла потухшие глаза:

— За что?! Что я сделала тебе, Господи?!

— О! Мамуль! — взвилась девушка. — Память-то у тебя, как я вижу, стала короткой! — Затем, неожиданно передразнила: — «За что»? — Злясь, скорее, на себя, выкрикнула, — за то!

Мать как-то затравленно, словно видит в первый раз, уставилась на дочь.

— Что смотришь? Забыла? Много чего с папочкой натворили! Двух пожизненных не хватит!

— Дочка! Зачем?! Ну, почему?! Ответь мне! Тебе-то, что не хватало?!

— Справедливости!

Она снова, более внимательно взглянула на дочь. Когда-то давно, в пятнадцатилетнем возрасте, ещё в колонии, стащила зачитанную, мятую старую брошюру, изданную ещё до революции. Привлекло название. Что-то о половом созревании подростков. О гормонах и многом другом. Понятия не имела, — знания, полученные таким образом, когда-нибудь пригодятся! И теперь, пристально глядя на свою, уже подросшую дочь, она поняла, ощутила непростое эмоциональное состояние собственного, родного, близкого, единственного на всём белом свете, существа. Она видела, как нервно ходила по квартире красивая, почти сформированная, получившая всё самое лучшее с рождения, конечно, уже не девочка. Девушка. Со своим представлением о мире, чувствами, желаниями.

Мать подошла к ней. Мягко обняла. Погладила густые волосы. Неожиданно дочь горько разрыдалась на её плече.

— Я не хотела! Честно! — сквозь слёзы, заикаясь, призналась во всём матери. — И ещё! — отняла заплаканное лицо, — я влюбилась! Да! А он, — не договорила, заглянула ей в лицо.

— Надо уезжать! — внезапно жёстко проговорила мать. — Иначе…

— Снова?! — подняла зарёванное лицо дочь, — не хочу! А он?!

— А он? Он останется в твоей памяти навсегда! — снисходительно, иронично ответила, сама, чуть не плача, крепко прижала к себе дочь. — Поверь, я знаю, что говорю!

— Н-е-е-т! — отрицательно качая головой в ответ, прошептала та. — Я без него не смогу!

— Сможешь, милая! — взяла дочь за плечи. — Или, — тюрьма, колония! Ты не выдержишь у следователя в кабинете, будешь каяться! Имеются у них приёмчики, чтобы расколоть! Я знаю! Они не поймут! — Мотнула головой куда-то в сторону. Затем снова, слегка тряхнула за плечи, стараясь вразумить, привести в чувство. Поправив растрёпанные волосы дочери, тихо проговорила:

— И, слава богу, что закончился учебный год. В новой школе будет проще начать!

Девушка долго стояла у окна, задумчиво глядя вдаль. Мать видела, как по щекам текли слёзы. Сердце сжалось. Боль пронзила тонкой иглой под лопаткой, тупо отозвалась в левой половине. Перед глазами всё поплыло, потемнело.

— Мама! Мамочка! — очнулась от крика. — Тебе плохо?! — испуганно кричала дочь. — Я вызываю Скорую!

— Не надо! Принеси! На кухне, в дальнем шкафчике! — Дочь поняла. К сожалению, мамины лекарства «от сердца» по-прежнему были в доме, под рукой, никуда не испарились.

— Я всё сделаю, как скажешь! — капая в стакан капли, приговаривала дочь. — Не волнуйся так! — поднесла лекарство, — только не болей, не умирай! Мама! — Снова громко разрыдалась.

Прошла ещё неделя. Мама выздоровела. Или делала вид, что здорова. Девушка никуда не выходила. Всё это время стирали, гладили, в общем, паковали вещи. Больше молчали. Коллеги с маминой теперь уже, бывшей работы, помогли погрузить багаж. Затем, как в тумане, она села в поезд. Повернув голову к окну, заметила рыжий жёсткий ёжик. Петя пытался протиснуться сквозь толпу провожающих на перроне. Побежал вдоль вагона, заглядывая в окна.

Мать видела, что происходило за окном, пристально взглянула на дочь. Глаза их встретились. Мать резко дёрнула занавеску, — окончательно, навсегда, отгородив обеих от мира, который они покидали.

Франция. Лион. Наши дни.

— Мэтр Филипп? Кто это?

— Мастер из Лиона! Филипп Ницье. Его лучший друг — Папюс основал в Париже Школу магнетизма!

— Как я понял, Лера, это вроде, магической школы? Связано с этими штуками, — неопределённо повертел кистью в воздухе, — астрал, аура, целительство? Что-то в этом роде, да? — произнёс насмешливо.

— Зря веселитесь, дорогой товарищ! — серьёзно посмотрела на спутника. — Отвернулась. Спустя пару минут: — А ты знаешь, Валери? Вот послушай! Это интересный исторический факт!

И Лера рассказала о Филиппе Ницье. Мастер Филипп из Лиона. Так называли его современники. Его имя было связано с Русским двором, кажется, в году 1900 Великий Князь Владимир навестил Филиппа в Лионе. Потом князь возвратился в Россию и пригласил Мастера к себе. Другие русские благородные особы поведали о том, что они тоже виделись с Филиппом во время мессы на холме Фурвьер. Фурвьер называли тогда «высоким городом» Лиона. В проповеди священник вдруг заявил, — чудеса, описанные в Библии, не следует воспринимать буквально. После мессы Мастер пожелал поговорить со священником. Сообщить, что тот явно ошибается. — Пусть молния ударит в эту церковь, если я поверю этому! — ответил священник. Мастер посмотрел тому в глаза. Неуловимый жест Филиппа. И! Молния сверкнула в соборе, ударила им под ноги. Затем раздался оглушительный гром. Русская знать была поражена.