Тождественность любви и ненависти - Чингиз Абдуллаев

– Смешной вопрос. Конечно нравишься. И тогда нравилась.Ужасно нравилась. У тебя были умные глаза. У многих женщин глаза бывают пустые.

– Курица не птица, Болгария не заграница, а женщина нечеловек, – вспомнила она.

– Сейчас выяснилось, что курица самая настоящая птица и унее даже нашли птичий грипп, – напомнил Дронго, – Болгария уже непросто заграница, она полноправый член Евросоюза. И наконец насчет женщин.Сегодня в мире такое количество президентов и кандидатов в президенты женщин,что уже пора спасать мужчин. А пустые глаза встречаются у мужчин сегодня чаще,чем у женщин.

– Ты ловко ушел от ответа.

– Ничего не ушел. Ты мне ужасно нравишься. И сейчас тоже.Твои очки придают тебе какой-то особый шарм. Ты хорошо выглядишь, сохранилахорошую фигуру, красиво одета. Ты хочешь, чтобы я говорил тебе комплименты?

Она поправила волосы.

– Ты знаешь, как интересно сложилось, – неожиданнопроизнесла она, – я два раза с ним встречалась и он оба раза предложил мнеу него остаться. Оба раза. А ты делаешь все, чтобы поскорее меня выпроводить.Может, ему я нравилась больше, чем тебе? Или действительно другой опытвосприятия?

– Хочешь, чтобы я честно ответил? – спросилДронго. – Я могу тебе ответить. У меня нет никаких комплексов. Во всякомслучае я так полагаю. Я и тогда считал, что жизнь бесценный дар, который дарятнам бог, родители или природа. И жить нужно так, чтобы не доставлятьнеприятностей другим людям. Я за всю свою жизнь ни разу никого не насиловал. Яне имею в виду физическое насилие, ты меня понимаешь. Я старался не навязыватьсвою волю другим людям, старался понимать их проблемы, чувствовать ихсостояние. Ты мне тогда очень понравилась. Но за два дня до того, как я тебяувидел, у меня была другая женщина, тоже случайная и очень красивая. А потом яувидел тебя. И все три наши встречи я запомнил. Особенно последнюю, когда мыговорили до утра. Я не мог ничего от тебя требовать. Ты была замужем и я нехотел склонять тебе к разводу. Поэтому не спрашивал про твои планы и ничего неговорил о своих. Я считал, что не имею права вмешиваться в твою жизнь.

Наверное, я был молодым эгоистом, какими мы все бываем вмолодые годы. Но сегодня, изменившись, я остался верен тем принципам, которыеисповедовал в молодости. Ты нашла меня, чтобы помочь человеку, которого тылюбила. Я помню, что ты мне про него говорила. Возможно, ты всю свою жизньлюбила только его одного. Говорят, что женщина всегда помнит своего первогомужчину. И ты позвонила, чтобы я ему помог. А теперь, через столько лет, мы стобой снова увиделись. Ты стала гораздо лучше. И я могу только мечтать, чтобывстретиться с такой женщиной, как ты. Но опять эта дурацкая дилемма. Ведь яничего не знаю о твоей личной жизни. Твой водитель-племянник меня вдохновил,конечно. Если он остается в твоей квартире, значит там по крайней мере нетдругого мужчины. Но навязываться, даже спустя столько лет, я не могу и не хочу.

– Ты женат? – спросила Ирина.

– Не в этом дело. Дело в наших отношениях. В отличие отДавида я никогда не считал тебя своей собственностью. И всю жизнь сблагодарностью вспоминал нашу встречу в Румынии. Я могу рассказать ипродолжение этой истории. Потом я уехал в Болгарию. Ты была права, там былисамые красивые молодые женщины. С одной из них я встречался. А потом они уехалии я остался один. Вот такая история. Я не был таким невероятным мачо, какимсейчас можно меня представить. Я был обычным молодым чловеком, которому нравилиськрасивые женщины и который не отказывал себе в удовольствии. Если бы нам былосейчас по двадцать пять, возможно, я снова предложил бы тебе выпить набрудершафт и попросил бы тебя остаться. Но нам не двадцать пять, Ирина, агораздо больше. И я не имею права вести себя таким образом, вторгаясь в твоюличную жизнь. Прошло слишком много лет, и я научился вести себя как джентльмен.Во всяком случае пытаюсь.

– Интересно, – медленно произнесла она, – а если япопрошу тебя найти мне тот самый рижский бальзам и снова выпить со мной набрудершафт? Как ты себя тогда поведешь? Откажешься? Или найдешь бальзам?

Она смотрела ему в глаза. Он улыбнулся. Молча поднялся ивышел на кухню. Через минуту вернулся. В руках у него была бутылка рижскогобальзама и две рюмки. Он разлил бальзам в рюмки, взглянул на женщину. Она взялаодну рюмку. Он взял вторую.

– На брудершафт, – предложила Ирина.

Руки снова переплелись. Они выпили. Поставили рюмки настолик.

– Кажется, нам следует поцеловаться, – напомнила она.

Он наклонился. Поцелуй был долгим и продолжительным.Наконец, она с силой оттолкнула его от себя.

– Неужели мне нужно еще и раздеть тебя, чтобы ты наконец всепонял? – спросила Ирина.

– Я боюсь, – признался он глядя ей в глаза.

– Что ты сказал?

– Боюсь, – повторил он, – меня пугает некаятождественность наших отношений с тобой. Такое ощущение, что я иду по следамДавида. Тождественность любви и ненависти.

– У него я не осталась, – чуть покраснела Ирина, –хотя он и предлагал. Раньше ты ничего не боялся.

– Раньше я не знал Давида.

– Тебе не кажется, что мы торгуемся? Я прошу тебя мне что-тодать, а ты отказываешься. Извини, – она попыталась подняться, но онсхватил ее за руку. На этот раз поцелуй был коротким. Они начали раздеваться,помогая друг другу.

– Только не пытайся поднять меня на руки и отнести вспальню, – попросила она, когда одежда была сброшена, – мы уже не втом возрасте.

– В таком случае попробуем, – предложил он, поднимая еена руки. Она только ахнула, успев обхватить его шею руками.

Ирина уехала в шестом часу утра. И он снова отправился вдуш. Вспомнил, что он подумал сегодня вечером, когда она ему позвонила, иулыбнулся. Женщина и в сорок с лишним лет бывает прекрасной.

Он снова улыбнулся. Кажется, он начинает пересматривать своивзгляды, после того как ему самому исполнилось сорок. Хотя он где-то слышал,что сейчас сместились понятия возраста. До сорока пяти можно считать человекамолодым, а до шестидесяти пяти достигшим зрелого возраста. Или это очевидныйсамообман? Нет. Им было гораздо интереснее и лучше сейчас, чем двадцать слишним лет назад. Гораздо интереснее. Его возбуждал даже ее заинтересованныйвзгляд. Умной и все понимающей женщины. Они старались доставить друг другуудовольствие, тонко чувствуя состояние своего партнера. Гимн сорокалетним,подумал Дронго. Или все действительно поменялось.

А у Давида она не осталась, удовлетворенно подумал он.Наверное не потому, что он был ей физически неприятен. Она все еще не можетпростить ему историю с этой девицей. И свое неудачное замужество. И жизнь своейдочери, по существу выросшей без отца. Вот этого она никогда не сможет проститьсвоему бывшему другу.