Хозяин - Михаил Орлов

Оцепенение прошло. Зверь длиной метров десять и высотой метра три носился, как волчок, очищая арену от живых. Песок был красно-бурый, а воздух вибрировал от воплей трибун. Зрители уже не могли выносить накала чувств, все перешло грань, когда зрелище еще возбуждало или могло быть оценено. Сам Лука едва не стал жертвой того же перенапряжения; когда монстр, пронзительно хрюкая, понесся в его сторону, он едва успел отскочить: настолько не верилось, что все – и зверь в том числе – реальны и угрожают тебе лично. Все же костяная пластина на боку – уже красная от чужой крови – задела, и часть грудного доспеха была сорвана, отлетела, словно лист, подхваченный ветром. Луку тоже отбросило, неглубокая рана на груди сочилась кровью. Но не боль, а ужасающая мощь зверя, которую он почувствовал в момент удара, привела его в ужас.

И в ярость.

Чудовище сделало еще один смертоносный круг. И вдруг Лука увидел Лайму. Круг смерти замыкался на ней – на этот раз уже с полной уверенностью. Охваченный безумной тревогой за нее Лука – и на этот раз увернувшись от броска монстра – пропустил его, а затем, визжа от ярости, прыгнул на длинный хвост, заканчивающийся тяжеленным костяным шаром, резко мотающимся из стороны в сторону при каждом броске.

Едва держась на жестком хвосте, он лихорадочно думал, что предпринять. Надо было остановить монстра, сейчас это было его сильнейшее желание. Ничего больше он сейчас не желал. Все сейчас сосредоточилось на этом.

И оно свершилось: поскользнувшись на месиве из крови и кусков, в которое превратились недавно живые тела, тварь забуксовала, взмахнула в воздухе тремя левыми лапами, заскользила правыми и, плюхнувшись на бок, покатилась, словно таран, на еще живых.

Лука, извиваясь, полз вверх по жесткому телу. Помогали удерживаться какие-то похожие на бородавки и сучки выступы. В тот момент, когда монстр почти справился с падением, Лука добрался до его морды. Судорожно лязгнули огромные челюсти, страшный глаз мигнул вблизи, и в этот совершенно человеческий глаз Лука по рукоять вонзил свой меч.

Он еще помнил жуткую судорогу, изогнувшую чудовище, помнил бросок этого умирающего тела, а потом вся эта дергающаяся в предсмертной пляске туша рухнула прямо на него…

Все было как всегда после военной удачи.

Так кончился праздник. Великий город погрузился в оцепенение. Жители, требовавшие накануне хлеба и зрелищ, получили все сполна. На следующий день глашатаи, пронзительно трубя, выманивали наружу звуками рожков все еще не пришедших в себя римлян, демонстрировали груды товаров, которые выдавали всем желающим. В списки заносились имена берущих и товары, которые были взяты. Предлагалось: стандартные упаковки продуктов, включающие мясные, рыбные и овощные консервы, а также фрукты, вина и тонизирующие напитки. Кроме того, широкий выбор рабочей и выходной одежды. В наборы были включены слесарные и столярные инструменты. На этот раз оружия не выдавали.

Все понимали, что все это изобилие было выдано Конвертерами взамен брошенных в приемные раструбы убитых, а также их крови и внутренностей, собранных после бойни на арене. Песок, пропитанный после схваток и нападения ужасного и невиданного ранее чудовища, был тщательно промыт, а использованная для этого вода также слита в приемные раструбы Конвертера.

По слухам, успевшим облететь впавший в отчаяние город, на арене погибло до двадцати тысяч римлян. Примерно столько же – лесных, но их и так должны были принести в жертву, так что они в счет не шли. Не служило утешением даже то, что рыцари по обычаю своему не предприняли обычных в таких случаях погромов. А если они и произошли, количество их и последствия не принимались в расчет вследствие чудовищного несчастья. Тем более что и отпор рыцари получили в эту ночь с таким озлоблением, а жители, сражаясь с погромщиками, умирали с таким равнодушием к собственной жизни, что много охотников развлечься среди рядовых рыцарей не нашлось.

В это утро на улицах было много центурионов, семьи которых еще ночью получили особенно щедрые дары лично от его святейшества. Сам же папский дворец патрулировали все без исключения личные телохранители государя – никого не оставили в казармах. Его святейшество резонно считал, что всегда найдутся люди, которые снова могут поспешить напасть на власть, несмотря на преподанный урок.

До вчерашней резни на арене большинство жителей города были уверены, что нововоплощение Хозяина – пришелец Лука – окажется победителем, даже если армия лесных бросится убивать его. Также всегда имелась возможность того, что в общей неразберихе лесные начнут резать друг друга и тем самым дадут возможность Создателю легче победить себя. Предварительные бои показали, что так и происходит. Суть же заключалась в том, что тот, на кого указан жребий пилигримов, всегда несет в себе кровь Хозяина, а значит, обладает чудесным свойством выживать там, где простой человек обречен.

До начала праздника горожане, недовольные налогами и поборами власти, после битв на арене готовы были немедленно провозгласить пришельца новым государем города. Общее настроение так распространилось, что большинство римлян заранее уверились в том, что смена власти произошла. Этим объяснялась беспечность тех, кто вышел помочь новому государю в бою против лесных. Сознание неуязвимости вождя породило ложное чувство неуязвимости каждого.

И появление страшного зверя, о существовании которого ходили лишь легенды, стало для всех неожиданностью.

Утром никто уже и не помышлял идти к дворцу его святейшества и требовать смены власти. Всех оглушил вчерашний Триумф, и все чувствовали, что сами побывали на бойне. Распространилось известие, что Лука оказался самозванцем. Нашлись свидетели, которые видели его мертвым.

Утро было пасмурным, туманный воздух матово серел, жизнь казалась безрадостной и ненужной. Кто-то, чьи близкие погибли на арене, хотел отказаться от предложенных товаров, но прежде невиданное изобилие потрясало, и у всех были дети и те, о которых надо было заботиться. Руки сами тянулись к насущно необходимому. И на самом деле никто не связывал предложенное с погибшим отцом, сыном, братом – множество поколений привыкло к тому, что погибающий помогал выживать другим. Это было так же естественно, как дышать, пить, есть и ненавидеть лесных. Тела которых, впрочем, тоже давали жизнь горожанам.

Такова была жизнь.

Лука медленно всплывал из небытия. Он еще ничего не видел, не слышал, не ощущал. Он только знал, что жив, что мыслит, и этого пока было достаточно. Он помнил все, помнил ужасного зверя, свое оцепенение, которое каким-то непонятным ему образом отстранило его и от событий на арене, и от самого зверя. В который раз происходившее с ним становилось непостижимой загадкой, решить которую можно было пытаться, но где крылось истинное решение, пока и представить было нельзя.

Итак, в момент нападения зверя он оказался невидимым и недосягаемым для всех, кто был на арене. В том числе и от ужаса преисподней – чудовища, о котором столетиями ходили легенды. Затем все вернулось, и он едва не оказался последней жертвой, десертом, которым неожиданно подавился зверь.