О всех созданиях – мудрых и удивительных - Джеймс Хэрриот

Если бы Кромарти не служил в вооруженных силах, в которых силен дух демократии, его, наверное, тихонько бы вывели из строя и расстреляли. Но с нашими традициями никто ничего не мог ему сделать. Нижние чины не имели права даже ругать курсантов.

Мне было жаль сержанта. Он, должно быть, хотел сказать много разных слов, но онемел от горя. Позднее я увидел его с Кромарти. Лицо сержанта было вплотную подвинуто к лицу курсанта.

– Ты… Ты… – По лицу его ходили гримасы по мере того, как он подбирал слова. – Ты животное!

Он отвернулся и пошел прочь, понурив голову. Я уверен, что в тот момент он тоже ощущал себя пешкой.

Бесспорно, вспоминая свои первые годы в Дарроуби, я склонен глядеть на них сквозь розовые очки, но порой в памяти всплывают и горькие образы.

Мужчина в дверях приемной вне себя от отчаяния бормочет, задыхаясь:

– Ничего не получается!.. Я не могу его вытащить… Он как доска…

У меня защемило сердце. Значит, опять!

– Джаспер?

– Да, он на заднем сиденье, вон там.

Я кинулся к машине и открыл дверцу. Именно этого я и боялся: крапчатый красавец закоченел в ужасной судороге – спина выгнута, голова запрокинута, ноги, твердые как палки, тщетно ищут точку опоры.

Не тратя времени на расспросы, я побежал в дом за шприцем и лекарствами, подстелил под голову собаки газеты и ввел апоморфин. Теперь оставалось только ждать.

Хозяин Джаспера поглядел на меня со страхом.

– Что это?

– Стрихнин, мистер Бартл. Я сделал инъекцию апоморфина, чтобы очистить желудок.

Я еще не договорил, а собаку уже вырвало на газеты.

– Теперь он поправится?

– Все зависит от того, сколько яда успело всосаться. – У меня не хватило духа сказать ему, что смертельный исход почти неминуем, что за последнюю неделю через мои руки прошло шесть собак в подобном состоянии и, несмотря на все мои старания, они погибли. – Нам остается только надеяться на лучшее.

Он смотрел, как я набираю в другой шприц нембутал.

– А это зачем?

– Снотворное.

Я вколол иглу в лучевую вену, и, пока жидкость медленно, по каплям, шла в кровоток, напряженные мышцы расслабились, и пес погрузился в глубокий сон.

– Ему уже как будто полегчало, – сказал мистер Бартл.

– Да. Но когда действие инъекции кончится, судороги могут возобновиться. Как я уже сказал, все зависит от того, какое количество стрихнина успело всосаться. Устройте его в каком-нибудь тихом помещении. Любой громкий звук может вызвать судороги. При первых признаках пробуждения позвоните мне.

Я вернулся в дом. Семь отравлений стрихнином за неделю! Это было страшно, немыслимо, но больше сомневаться я не мог – злой умысел! В нашем маленьком городке какой-то психопат сознательно подбрасывает собакам яд. Собаки время от времени становились жертвой стрихнина: лесники, да и не только они, прибегали к его смертоносным услугам, чтобы избавляться от тех или иных «вредных тварей», как они выражались, но обычно с ним обращались очень осторожно и принимали все меры, чтобы уберечь домашних животных. Беда случалась, если собака, залезая в нору, натыкалась на отравленную приманку. Но тут было другое.

Следовало как-то предупредить владельцев собак. Я позвонил репортеру местной газеты, и он обещал поместить заметку о случившемся в ближайшем номере, сопроводив ее рекомендацией не спускать собак с поводка во время прогулок и вообще оберегать их.

Затем я позвонил в участок. Дежурный полицейский внимательно выслушал меня.

– Да, мистер Хэрриот, я с вами согласен, тут орудует какой-то ненормальный, и мы, безусловно, займемся этим делом. Если бы вы сообщили мне фамилии владельцев, чьи собаки… Спасибо… спасибо. Мы опросим их и проверим в аптеках, не покупал ли кто-нибудь в последнее время стрихнин. Ну и конечно, мы теперь будем настороже.

Я отошел от телефона, надеясь, что хоть как-то помог предотвратить дальнейшие трагедии, и тем не менее меня продолжали грызть мрачные предчувствия. Но тут я увидел в приемной Джонни Клиффорда, и настроение у меня сразу улучшилось.

Джонни, примерно мой ровесник, всегда действовал на меня таким образом, потому что был удивительно жизнерадостным человеком и веселая улыбка никогда не исчезала надолго с его лица, хотя он и был слеп. Он сидел в обычной позе – положив руку на голову Фергуса, своего четвероногого поводыря.

– Опять подошло время осмотра, Джонни?

– Ага, мистер Хэрриот, оно опять подошло. Шесть месяцев пролетело, а я и не заметил. – Он со смехом протянул мне ветеринарную карту.

Присев на корточки, я осмотрел морду крупной немецкой овчарки, которая чинно сидела рядом с хозяином.

– Ну и как Фергус?

– Лучше не надо. Ест хорошо и прыткости хоть отбавляй. – Его рука ласково скользнула к ушам, и Фергус начал подметать хвостом пол приемной.

Заметив, какой гордостью и нежностью засветилось лицо молодого человека, я особенно остро осознал, что такое для него эта собака. Джонни однажды рассказал мне, какое отчаяние терзало его, когда на двадцать втором году жизни после нескольких лет полуслепоты он окончательно потерял зрение, – терзало, пока его не направили в школу собак-поводырей, где он познакомился с Фергусом и приобрел не просто замену для своих глаз, но и спутника, и друга, разделяющего каждую минуту его жизни.

– Ну так начнем, – сказал я. – Встань-ка, старина, я измерю тебе температуру.

Температура оказалась нормальной, и я прошелся по груди могучего пса стетоскопом, с удовольствием слушая мерные удары сердца. Раздвинув шерсть у него на шее и спине, чтобы осмотреть кожу, я засмеялся.

– Джонни, я только напрасно трачу на это время. С такой шерстью его хоть на выставку.

– Да, он каждый день получает полную чистку.

Я сам не раз видел, как Джонни без устали орудует гребенкой и щеткой, отчего густая шерсть обрела особый глянец. И ничто не доставляло ему такой радости, как слова: «Какая у вас красивая собака!» Он чрезвычайно гордился этой красотой, хотя сам никогда ее не видел.

На мой взгляд, осмотр и лечение собак-поводырей – самая почетная и радостная из всех обязанностей ветеринара, почти привилегия. И не только потому, что эти великолепные собаки превосходно обучены и стоят очень дорого, но главное потому, что они наиболее полно воплощают идею, вокруг которой в конечном счете строилась вся моя жизнь, – взаимозависимость, доверие и любовь, связывающие человека и животное.

И после встречи с их слепыми хозяевами я возвращался к обычной своей работе с каким-то смирением – с благодарностью за все, чем меня одарила жизнь.

Я открыл рот Фергуса и осмотрел большие блестящие зубы. С некоторыми овчарками эта процедура чревата значительным риском, но Фергусу вы могли бы почти сунуть голову в зияющую пасть, и он только лизнул бы вам ухо. Собственно говоря, едва моя щека оказалась в пределах досягаемости, как по ней быстро скользнул его широкий влажный язык.