История жены - Мэрилин Ялом

В обычном случае брак давал женщине защиту и статус. При удачном стечении обстоятельств она получала кормильца и любящего спутника жизни. Она и ее муж становились, по словам одного вдохновенного пастора, «товарищами… утверждающими свои сердца в доброй склонности друг к другу»[149]. Она получала возможность заниматься сексом, не чувствуя за собой греха. Она могла заводить законных детей, окружать их любовью и заботой, чтобы они в свой черед помогали ей на склоне лет. Вступая в священное царство брака, в те времена превозносимое выше целибата, она исполняла свое христианское предназначение. В противном случае она могла рассчитывать только на место в конце стола, вместе со старыми девами. (Английское слово spinster – старая дева – происходит от слова «spinning» – прясть. Это было одно из занятий, которым незамужние женщины зарабатывали на жизнь.)

Однако брак не был безусловным благом для женщины. Свадьба знаменовала отказ от личной свободы и переход в подчинение к мужу. Она означала покорность его власти, его прихотям и порой кулакам. Всегда была вероятность того, что супруги не будут ладить, и это приведет женщину к постоянному нервному перенапряжению. В записях Роберта Нейпира, физиолога начала XVII века, упоминаются более тысячи женщин, страдавших от психических расстройств на почве подавления их личности мужьями и родителями[150].

Также брак открывал пугающую перспективу беременности и родов без обезболивания и антисептиков, неизвестных до XIX века. Он влек за собой риск умереть в родах, потерять ребенка или однажды остаться вдовой. Несмотря на это, большинство английских девушек выходили замуж, хотя и позже и в меньшем количестве по сравнению с их континентальными современницами.

Пожалуй, главным отличием английского брака того времени от континентального было убеждение, что брак в своем лучшем проявлении – это форма товарищества. Протестанты очень серьезно воспринимали слова из Книги Бытия о том, что «не хорошо быть человеку одному» и что жена – это «помощник, сооответственный ему». Две христианские души должны были разделить радости и тяготы земной жизни и рука об руку пройти свой путь к жизни вечной.

Среди удовольствий, которые протестанты допускали и оправдывали, были радости супружеского секса. В частности, пуритане, вопреки распространенному ныне образу закомплексованных ханжей, воспринимали регулярные половые сношения как необходимую составляющую устойчивого брака. Муж и жена должны были стараться доставлять друг другу удовольствие, воздержание в целом осуждалось, особенно если один из партнеров в одностороннем порядке отказывался от секса. В книге Уильяма Уэйтли с наставлениями для невесты (1623) постельные «развлечения для обоюдного удовольствия» поощряются, и жены в них имеют то же право на сексуальное удовлетворение, что и мужчины[151]. На самом деле, если воспринимать пуританских писателей всерьез, то получается, что гендерные различия, связанные с властью и подчинением, должны были оставаться за порогом спальни. «Жена (как и муж) становится там и служанкой, и госпожой: служанкой – чтобы отдавать свое тело, госпожой – чтобы получать силу его»[152].

Англиканский священник и поэт Джон Донн (1571–1631) посвятил одну из своих десяти Свадебных песен (Эпиталам) равенству новобрачных (Equality of Persons). Он не только уравнивал жену с мужем в том, что касалось секса, но и размывал традиционные гендерные границы в таких строках: «ее сердце любит так же, как и его», «жених как дева, а не как мужчина», «и вот невеста действует как мужчина». Главное в занятии любовью – не строгие гендерные роли, а раскованное удовольствие, получаемое обоими. Здесь женщина иногда может действовать с мужской решительностью, а мужчина – брать на себя пассивную роль, традиционно приписываемую женщине. У Донна с женой было 12 детей, и высшее блаженство семейной жизни он видел в гармонии души и тела. Рассмотрим сцену брачной ночи из стихотворения «Приход жениха»:

Эти строки совсем не напоминают средневековую подозрительность к телесному началу и предшествующие религиозные предписания, допускающие секс только как средство продолжения рода. В них отражается новое восприятие физической любви в браке: теперь это не только предосторожность против «блуда», но и благо само по себе.

Изучая поэмы и проповеди времен Стюартов и Тюдоров, мы можем представить себе религиозную и культурную атмосферу, окружавшую женщин в ту эпоху. Но начиная с XVII века у нас появляется лучшая возможность – читать дошедшие до нас письма, дневники, воспоминания и стихотворения, написанные самими женщинами. С этого момента становится проще понять субъективный опыт замужних дам. И хотя этот корпус текстов озвучивает точку зрения только самых привилегированных женщин, а их мнение по многим вопросам высказывается с осторожностью, это все равно приближает нас к жизни жен прошлого.

Письма семьи Тайн, упоминавшейся выше в связи с «Ромео и Джульеттой», – важный источник информации о двух поколениях представительниц поместного дворянства. В 1575 году по договоренности семейств был заключен брак между Джоан Хэйвайр, шестнадцатилетней девушкой из обеспеченной купеческой семьи, и Джоном Тайном, наследником поместья Лонглиф. Письма Джоан к мужу на протяжении 29 лет их брака показывают, как молодая, исполненная почтения женщина превращается в опытную и умелую хозяйку дома – не только Лонглифа, но и доставшегося ей в приданое замка в Трешире. Ее жалобы на то, что муж слишком много времени проводит в их лондонском доме, поручая сельские владения ее заботам, часто повторяются в письмах других помещиц[154].

Второй брак Тайнов, между Томасом Тайном и Мэри Марвин, был заключен в 1595 году по любви. Они прожили вместе 18 лет, прежде чем Мэри умерла в родах в возрасте 34 лет. Несмотря на то что родители Томаса так и не приняли этот брак, он унаследовал поместье Лонглиф после смерти отца в 1604 году и жил там с женой, которая взяла на себя управление хозяйством. Переезд в Лонглиф внес некоторый разлад в жизнь супругов. Письма Мэри показывают, что ее очень задевало, если муж высказывал недоверие к ее деловым решениям и относился «с таким презрением к ее скромному уму». Вторя жалобам собственной свекрови, она переживала, что он оставил ее «здесь, как наивную дурочку», а сам уехал в Лондон. Тем не менее Мэри настаивала, что не уступит никому из соседок «роль доброй хозяюшки», и продолжала считать Томаса «чудесным супругом».