Пальцы китайским веером - Дарья Донцова

Когда здоровье Анны Игнатьевны стало ухудшаться, Уле пришлось уйти со службы. Работа медсестры связана с ночными дежурствами, а оставить немощную мать одну надолго дочь не могла. Николай Петрович попытался отговорить девушку, и ей пришлось рассказать ему, что происходит у нее дома. Лавров через неделю позвонил Акулине и поинтересовался:

– Нашла подходящее место службы?

– Пока нет, – призналась Звонарева. – На полный рабочий день пойти не могу, а за полставки мало платят. Хочу объявление дать, наймусь квартиры людям мыть.

– Есть предложение получше, – остановил ее врач. – Оперировал я одного священника, отца Никодима. Запиши его телефон, он ждет звонка. Ты у нас верующая, поэтому я к батюшке с просьбой помочь тебе обратился.

Отец Никодим оказался человеком приятным во всех отношениях. Жалеть Акулину не стал, сказал:

– У каждого свой крест, тебе такой достался, и он не самый тяжелый. Не завидуй тем, кто лучше живет, обрати взор в сторону тех, кому хуже. Есть у меня подопечная Софья. В юности жила плохо – воровала, очутилась на зоне, но честно срок отсидела и за ум взялась. Сейчас ей жить негде, питаться не на что, пока она при моем храме помогает, в трапезной ночует. Софья крепкая, сильная, к тяжелой работе приучена. Сколько у тебя комнат в квартире? Хороша ли жилплощадь?

– Две спальни и гостиная, – объяснила Уля, – на условия мы не жалуемся. Жилье маме завод еще в советское время дал.

– Ладно у нас устраивается, – обрадовался отец Никодим. – Вот мое предложение. Селишь у себя Софью, та за больной ухаживает, по хозяйству хлопочет, готовит, стирает, убирает. Ты ее кормишь-поишь, ну, и иногда кое-что ей из белья купишь или обувь. А сама устроишься в детский приют воспитателем.

– У меня педагогического образования нет, – предупредила Акулина.

– И не надо, – успокоил ее батюшка. – Детям потребны любовь, внимание и ласка. Ступай к матушке Аполлинарии, она сиротским домом заведует. Благословляю тебя на работу.

Пару лет Акулина и Софья жили душа в душу, бывшая зэчка оказалась тихой, абсолютно не конфликтной и очень работящей. В приюте стабильно выдавали зарплату, и хотя на нее не пошикуешь, на скромную еду, оплату коммунальных услуг и на кое-какие мелочи хватало. Уля была вполне довольна жизнью. Состояние матери вроде стабилизировалось, ей не делалось лучше, но и не становилось хуже.

Однажды в своем подъезде Звонарева неожиданно столкнулась с Николаем Петровичем, тот шел, нагруженный пакетами с продуктами.

– Что ты тут делаешь? – испуганно спросил Лавров.

– Живу, – удивилась Акулина.

– Черт! – не сдержался доктор. – Слушай, нам немедленно надо поговорить. Давай к тебе зайдем.

– Ладно, – согласилась Звонарева.

Когда Уля провела хирурга на кухню, тот увидел Софью и откровенно запаниковал:

– Ты не сказала, что не одна. Пожалуйста, попроси свою родственницу никому не рассказывать о моем визите.

– Сонечка не болтлива, я тоже, – успокоила Николая бывшая медсестра, – с соседями мы не общаемся, только здороваемся при встрече. Вот мама моя, пока не заболела, главной заводилой во дворе считалась, но она уже давно на улицу не выходит. Николай Петрович…

– Я здесь известен как Юрий Бибиков, – перебил доктор. И рассказал правду про Павлика, Наташу и Регину с Анечкой. Потом попросил: – Не выдавай нас, не проболтайся местным ку мушкам.

– Не беспокойтесь, – пообещала Акулина, – даже под пытками промолчу. Вы для меня столько добра сделали, с отцом Никодимом познакомили.

Еще какое-то время жизнь Звонаревой текла по-прежнему. С Лавровым она более не беседовала, но подчас сталкивалась с ним во дворе. Встречала и Регину. Любовница врача не казалась счастливой, не улыбалась, ходила, опустив голову, крепко держа за руку Аню. Девочку Регина баловала нещадно, покупала ей дорогие игрушки, одевала, как принцессу.

Но вот интересный момент. Если дочь шла куда-то с матерью, на ней всегда были платьица с воланами, лаковые туфельки, белые колготочки, а на голове торчал давно не модный капроновый бант, смахивающий на пион, который не понятно каким образом удерживался на коротких волосах Ани. Но если девочка отправлялась куда-то с отцом, ее одевали в брючки и простую кофточку, бантом не украшали. Похоже, Николаю не очень нравилось, что Регина идет на поводу у на редкость капризной девчонки, отец старался быть строгим.

Потом «Бибиковы» неожиданно уехали, а в их квартиру на Новодонской риелторы начали водить потенциальных покупателей. В конце концов жилплощадь продалась, там поселилась какая-то семья.

В жизни Акулины тоже произошли изменения. Увы, совсем не позитивные. Анне Игнатьевне стало хуже, и умерла Софья. Помощница Акулины, давно ставшая ей сестрой, скончалась в одночасье от инсульта, и все скудные сбережения Звонаревой ушли на похороны. А потом сгорел приют. Уля плакала над страдающей мамой, искала работу, потом стала пускать в одну комнату жильцов. Постояльцы часто менялись – люди долго не выдерживали в квартире, где находилась парализованная женщина. Слава богу, Уле снова помог отец Никодим – пристроил в приют для без домных.

Как-то вечером, когда «Скорая» в очередной раз отказалась приехать к Анне Игнатьевне, Акулине неожиданно позвонил Лавров и сказал:

– Уля, мне нужна твоя помощь. Может, встретимся сегодня в центре?

– Нет, – ответила Звонарева и заплакала.

Николай Петрович принялся расспрашивать ее, а всегда сдержанная Уля так устала одна тащить груз несчастий, что неожиданно для себя самой стала жаловаться доктору.

Лавров приехал к ней около часа ночи, привез продукты, памперсы, осмотрел Анну Игнатьевну и сказал:

– Ты сама медик и понимаешь, есть болезни, которые…

– Знаю, – перебила Уля, – просто жду, когда маму заберут на небеса. А что у вас случилось?

Николай понизил голос:

– Знаешь, где архив детского дома? Того, где ты работала…

– Он сгорел, – удивилась вопросу бывшая медсестра. – Там электропроводку закоротило, так пожарные матушке Аполлинарии, заведующей, объяснили. Когда полыхнуло, мы стали детей выводить. Ребят спасти успели, а бумаги погибли.

– Все? – уточнил Николай Петрович.

– До последнего клочка, – подтвердила Звонарева, – только печать осталась. Матушка Аполлинария ее всегда в кармане носила, на булавку пришпиливала за цепочку.

– А как дети в приют попадали? – не успокоился хирург.

Акулина не понимала, почему Лавров вдруг так заинтересовался недавно переставшим существовать приютом, но отвечала подробно.

– О том, что милосердный дом существует, знала вся округа. Тут я по радио спор слушала, вроде в Москве при какой-то больнице сделали специальное окошко с лотком, куда можно положить младенца, позвонить и уйти, а ребенка заберет государство. И вот гость с ведущим обсуждали, хорошо ли это. Один злился: «Начнут бабы поголовно от новорожденных избавляться». Другой отвечал: «Те, кто ребенка по глупости родил, убить его могут. Пусть лучше он жив останется». А в приюте давно был детоприемник, нам туда подчас только что рожденных клали. Еще люди приводили сирот. На рынках, вокзалах их находили. Только мы брали ребятишек от года до шести лет. Младенцев отправляли в Аносино, там за ними приглядывали, а тех, кому учиться пора, отво зили в детдома, где школы открыты.