Пламя любви - Патриция Филлипс

— Без тебя, Элинор, я просто не мыслю своего существования. И так будет всегда.

Дрожа и задыхаясь, они устремились к завершению, забыв обо всем на свете. Их подхватила мощная волна и вознесла на самый гребень, а потом медленно опустила в теплый сумрак, где не было ни боли, ни одиночества — только любовь.

Элинор нервно кусала губы, слыша крики принцессы. В соответствии с обычаем в комнату роженицы набилось множество знатных господ, хотя принц Эдуард — из уважения к супруге — постарался свести число присутствующих к минимуму. Как наследник английского престола, он нуждался в свидетелях, готовых поклясться, что ребенок вышел из чрева его жены.

Роды затянулись. По лицу принцессы, корчившейся от боли под парчовым покрывалом, струился пот, огромный живот тяжело вздымался от чрезмерных потуг. У постели, похожая на огромную ворону, суетилась облаченная в черные одежды повитуха. Сунув руку под одеяло, она довольно закудахтала, из чего следовало, что события развиваются в нужном направлении.

Не прошло и четверти часа, как младенец громким криком возвестил всех о своем появлении на свет.

— Сын! Хвала Господу!

Присутствующие разразились ликующими возгласами, подхваченными в приемной, где толпились ожидавшие известий придворные.

Элинор и остальные фрейлины тем временем постарались придать своей госпоже презентабельный вид. Умыли ее бледное лицо, пригладили влажные от пота волосы, сменили залитые кровью простыни и поднесли к ее губам разбавленное вино.

В отличие от большинства новорожденных, красных и сморщенных, у крохотного принца была гладкая бледная кожа, тонкие черты лица и длинное худенькое тельце. Некоторые придворные, выражая свое восхищение младенцем, втайне сомневались, что он задержится на этом свете.

Какой же он слабенький, сокрушался его воинственный отец. Впрочем, кто знает, каким он будет, когда вырастет. Бывает, что и хилый побег может превратиться в могучий дуб.

— Все хорошо, жена. Ты родила здорового сына, — сказал Эдуард, запечатлев на осунувшемся лице Иоанны благодарный поцелуй. — А теперь отдыхай. Тебе нужно восстановить силы.

Принцесса устало улыбнулась. Она не видела ребенка, но, взглянув на мужа, поняла, что ребенок родился нормальным и соответствует своему высокому происхождению. Господь услышал ее молитвы.

Новорожденный принц, названный Ричардом в честь своего великого предка, Ричарда Львиное Сердце, появился на свет в знаменательную ночь, двенадцатую от Рождества Христова, в праздник Крещения, 6 января 1367 года.

Позже, в тот же день, к королевской спальне приблизилась пышная процессия, облаченная в шелка и бархат, меха и драгоценности. Эдуард, наследник английского престола, король Педро, смещенный с трона Кастилии, Хайме, король Майорки, и Карл Наваррский пришли поклониться младенцу. Роскошно одетые, с коронами на головах, они несли богатые дары. Это театрализованное действо, воспроизводившее явление волхвов к младенцу Иисусу, произвело большое впечатление на придворных и уверило всех, что юному Ричарду уготована великая судьба.

Все сомнения исчезли в свете столь благоприятного предзнаменования. Ибо ребенок, родившийся в день Крещения в присутствии трех королей, не мог не представлять собой значительной фигуры. Хотя ни Педро Кастильский, ни король Хайме ни Карл Наваррский не пользовались особым влиянием, все они были царственными особами. Какое еще знамение требовалось маленькому Ричарду?

Роды дались Иоанне нелегко — сказывался возраст, — и она долго не вставала с постели. Элинор радовалась, что принцесса не спешит окунуться в круговерть придворной жизни, поскольку каждый проведенный здесь день оттягивал ее бракосочетание с лордом Гастингсом.

Спустя несколько дней после рождения сына принц Уэльский собрался в путь. Хмурым зимним утром, когда небо заволокло свинцовыми тучами, а Гаронна покрылась белой пеной, Джордан пришел проститься. Стоя у окна, Элинор смотрела на серые воды Бискайского залива. Крохотная комнатушка не отапливалась, и даже плащ на меху не спасал от стужи, притаившейся в древних стенах.

— Элинор, дорогая, пора прощаться, — произнес после долгого молчания Джордан, положив загорелую руку на каменный подоконник.

— Ты скоро вернешься?

— На все воля Божья.

От смирения, прозвучавшего в его голосе, сердце Элинор болезненно сжалось. Куда делись неколебимая вера Джордана в самого себя и его самонадеянность?

Она подняла на него полные слез глаза. Совсем не так представлялась ей сцена прощания: не было ни поцелуев, ни заверений в вечной любви. Джордан пришел в воинских доспехах. В свете зимнего дня глаза его казались особенно светлыми, в уголках губ пролегли суровые складки.

— Пресвятая Дева, и это все, что ты можешь сказать? Уж не за смертью ли ты собрался?

Джордан натянуто улыбнулся, но глаза его оставались печальными.

— Разлука с тобой — уже смерть, Элинор.

У нее перехватило дыхание — столько искренности было в его словах.

— Возвращайся, любовь моя, — вымолвила она, глядя на него сквозь пелену слез. — Без тебя мне не жить.

— А мне без тебя.

Он смотрел на нее, упиваясь прелестью ее лица, мягкими изгибами тела, влажной голубизной глаз и золотом волос. Проживи он хоть тысячу жизней, никогда ему не встретить никого, кто сравнился бы красотой с его Элинор. Хотя была ли она когда-нибудь по-настоящему его?

Потянув за тонкую золотую цепочку на ее шее, Джордан извлек наружу свой подарок и прижался губами к перстню, еще хранившему тепло ее груди.

— Ах, если бы я мог оказаться на его месте!

— Джордан, бессмысленно умолять тебя остаться. Ради Бога, береги себя. Не рискуй понапрасну.

— Дорогая!

Он порывисто привлек ее к себе, чувствуя, как взволнованно бьется ее сердце. Как же он жаждал завладеть этим хрупким созданием и удержать навечно в своей ладони!

Их губы слились. Элинор прильнула к нему, не ощущая холода кольчуги, забыв обо всем, кроме одного: ее любимый отправляется на войну. В королевских апартаментах хлопали двери, лаяли псы, во дворе ржали и били копытами лошади. Когда влюбленные наконец оторвались друг от друга, Джордан еще долго смотрел Элинор в глаза. В его взгляде светилась любовь.

Элинор била дрожь, и она изо всех сил сдерживала слезы.

— До свидания, любовь моя. Я буду ждать тебя, — тихо произнесла она, судорожно сглотнув.

Джордан в последний раз прижал ее к себе и решительно шагнул к двери. Но прежде чем переступить порог, оглянулся. Этим утром Элинор казалась особенно хрупкой в облегающем платье из серого шелка и лилового бархата. Бледный зимний свет, струившийся через окно, образовал вокруг ее золотистой головки сияющий ореол.

— До свидания, Элинор, — сказал он и вышел.